В море недалеко от берега он увидел английский фрегат.
За несколько лишних луидоров рыбак доставил маркиза прямо на фрегат.
Взойдя на борт, он почувствовал себя в безопасности.
Два или три дня спустя фрегат встретился в море с трехмачтовым торговым судном, готовившимся войти в Ла-Манш.
Это был голландский бриг.
Маркиз де Суде попросился на этот корабль, и английский капитан доставил его на борт.
Голландский бриг высадил маркиза в Роттердаме.
Из Роттердама он добрался до Бланкенбурга, маленького городка в герцогстве Брауншвейгском, избранного Людовиком XVIII своей резиденцией.
Ему надо было исполнить последнее поручение Шаретта.
Людовик XVIII ужинал: время приема пищи было для него всегда священным.
Бывшему пажу пришлось ожидать, пока его величество не закончит трапезу.
Только после ужина он был допущен к королю.
Он рассказал о событиях, которые видел собственными глазами, особенно подробно остановился на последнем бое и говорил при этом так красноречиво, что его величество, не слишком впечатлительный от природы, от избытка чувств даже воскликнул:
— Довольно, довольно, маркиз! Да, шевалье де Шаретт служил нам верой и правдой, мы признаем это.
И он знаком приказал маркизу удалиться.
Гонец повиновался; но, выходя за дверь, он услышал раздосадованный голос короля:
— Что за болван этот Суде — рассказывать такое после ужина! Это же может расстроить мне пищеварение!
Маркиз был самолюбив; он подумал, что быть названным болваном тем, ради кого он рисковал жизнью в течение шести месяцев, — весьма сомнительное вознаграждение.
В кармане у него оставалась сотня луидоров; в тот же вечер он покинул Бланкенбург, говоря себе:
«Если бы я знал, какой прием меня здесь ожидает, не стал бы тратить столько усилий, чтобы добраться сюда!»
Он вернулся в Голландию, откуда отплыл в Англию. И там начался новый период в жизни маркиза де Суде. Он был из тех людей, кого обстоятельства лепят по своему подобию: они сильны или слабы, отважны или малодушны в зависимости от среды, где оказываются по воле случая. В течение шести месяцев ему пришлось участвовать в ужасной вандейской эпопее и стать достойным ее; он обагрил своей кровью лесные заросли и песчаные пустоши Верхнего и Нижнего Пуату; он стоически выносил не только непостоянство военного счастья, но и терпел лишения, какие выпадают на долю тех, кто ведет партизанскую войну: разбивал бивак на снегу, скитался без хлеба, без теплой одежды, не находил крыши над головой в топких лесах Вандеи, и за все время у него не возникло ни сожаления, не вырвалось ни единой жалобы!
