От стекающих по лицу слёз моя повязка на рту, казалось, полностью промокла. Никогда в жизни мне не приходилось так бояться.
В таком виде меня грубо вытолкали на улицу. Как я потом поняла, вышвырнули меня намеренно у имения госпожи Лавинии Кродт, где как раз проходил приём. Около трёхсот человек (именно столько гостей помещалось в её бальном зале) наблюдали моё позорное падение.
Мне пришлось возвращаться домой пешком, жалея себя и оплакивая образ респектабельной дочери, который я так старательно холила и лелеяла все эти годы. На подходе к нашей улице меня вырвало. Понимая, что не готова появиться перед матерью в таком виде, я повернула в другую сторону, к речке.
Возможно, я казалась похожей на самоубийцу, но на самом деле всё было наоборот – я нуждалась в том, чтобы побыть наедине с собой, чтобы восстановить силы и быть готовой отражать поджидающие меня атаки и оскорбления.
Безлюдная улица слышала мои громкие шаги. Я понимала: если в таком виде меня кто-то увидит, будет только хуже, но желание отгородиться от всего хоть на время оказалось слишком сильным. Я спустилась к реке, зашла на рыбацкий мост и уселась там.
«Они ничего не знают, – думала я со злостью. – Не знают, что мне плевать на мою репутацию, что я скоро уеду и что мне не нужен муж. Не знают, что у меня есть покровитель, обещавший обо всём позаботиться. Не знают, что мне уже давно на всё плевать».
Я посмотрела на небо, мечтая отыскать след таинственной планеты Каскадор, о которой когда-то рассказывал великий мыслитель Ли Бергот. Нужной планеты я не увидела, но вид неба заворожил меня.
– Это пройдёт, – прошептала я звёздам в порыве эмоций. – Все эти люди недостойны моего страха. Осталось полгода – и я уеду. Главное – отточить мастерство, поступить в Мирную Академию, и тогда-то я стану счастливой!
Порванная одежда больше не согревала, и я поняла, что мне холодно.
– Я знаю, кто я, откуда и куда направляюсь… всё будет хорошо.
Произнеся эту фразу, я снова посмотрела на небо… и позорно разревелась.
А на следующий день по городу поползли слухи, которые сделали мою жизнь окончательно невыносимой. Для всех я теперь была падшей женщиной, и не могла спокойно пройти по улице, постоянно натыкаясь на любопытствующие брезгливые взгляды. Тень позора легла на всю семью.
Я дала себе слово не показывать слабость. Знала, кто устроил похищение, и не хотела давать ему ещё один повод для удовольствия. Да, наивно, но для меня было важно, чтобы до подонка не дошла ни одна сплетня о моих слезах или публичной истерике. Шестое чувство подсказывало: Ревокарт жаждет подобных новостей.
