) Что, неправда?.. Правда, я себя знаю, я себя знаю…
Элен. Прошу тебя, хватит пить.
Леон (возмущенно). С чего ты взяла? Я не пил… (Становится лицом к табурету Симоны и вдруг кричит истошным голосом.) У немецких домохозяек на кухонных полках, где они хранят запасы черного мыла, — вот он где, вот где надо ей его искать. А не в конторах, не в папках, не в списках…
Элен (встает и старается силой усадить мужа). Хватит, уймись, ты что, с ума сошел?
>Леон натужно смеется и, как бы приглашая сидящего с безучастным видом гладильщика в свидетели, тычет пальцем в Элен.
Леон. Ха-ха-ха!.. У нее никогда не было ни малейшего чувства юмора. Никогда… Чего вы хотите: немецкая еврейка. У каждого народа такие евреи, каких он заслуживает… (Снова смеется.) Шелуха от шелухи, вот что вы такое, мадам. (Делает вид, будто плюет на нее.)
Элен (пожимает плечами, шепчет). Польский юмор, очень тонко… (Зевает.)
Гладильщик (поднимаясь). Ну, я пошел…
Леон. Не терпится вернуться в свое логово? Побудь немного… Тебе что, плохо здесь?.. (Открывает окно.) Посмотри: темным-темно. Завтра снова забастовки, ты сможешь весь день проваляться в постели… Спасибо, господин Рамадье. Спасибо, господин Торез…
Гладильщик. Я не смогу валяться в постели…
Леон. Почему? У Вейля завтра тоже все бастуют!
Гладильщик. Приобрел такую привычку, не могу утром валяться в постели.
>Пауза. Гладильщик наливает себе еще водки.
Леон (собираясь последовать его примеру). Вот, вот, правильно, давай выпьем. (Напевает.) «Выпьем стаканчик, выпьем другой, Бургундии славные парни». (Вздыхает, затем продолжает застольную песню.)
Элен (не двигаясь с места). Что касается меня, то я иду спать. (Зевает, но продолжает сидеть неподвижно.)
Леон. Ага, давай — чеши в свободную зону… Вот так она и побежала тогда вслед за своей мамашей, к мужичкам в деревню. А я вот не захотел. Я вот остался. Всю войну в Париже провел, да будет вам известно! Имел даже фальшивые документы, и все такое. На фамилию Ришара. Леон Ришар… Вот так… Ходил куда хотел. Иногда был самим собой и носил желтую звезду, в другие дни был Ришаром, без звезды. Под этой фамилией даже успел поработать — в дамском ателье шестнадцатого округа. Итальянец — ни дать ни взять. Люди говорили мне: «Осторожнее, месье Леон». Но я рассуждал так: ну, допустим, я им попадусь, что они могут мне сделать? Еще одну дырку в заднице?.. Тогда еще никто ничего не знал… Слепота… слепота… Я даже открыто ходил в кафе играть в карты с армянами. А потом — в конце сорок третьего, в начале сорок четвертого — повсюду пошел слух, что нас забирают, чтобы сжигать. Вот тут я по-настоящему заерзал. Перебраться в свободную зону уже было невозможно. Да и зоны уже больше не было… Однажды возвращаюсь домой, а консьерж глазами подает знак: чтоб не поднимался к себе. Они меня там поджидали — три молокососа в беретах. У них был разочарованный вид, когда они ни с чем спускались по лестнице назад… Я видел, как они что-то сказали напоследок консьержу… Он меня после этого устроил в каморке на чердаке, приносил еду и новости. Так я там и просидел взаперти с закрытыми ставнями, как крот… Сидел и ждал… В один прекрасный день: тук-тук. «Кто там?» — «Месье Леон, конец фасолевой похлебке, фрицы драпают!» Во мне что-то взорвалось, это было невероятно! (
