Мими. Что, бросим ему пуговиц?
Мадам Лоранс. Ну зачем, несчастный человек…
Мими. Ладно, положим двадцать монет по одному сантиму и добавим пуговиц — чтоб гремело…
>Жизель бежит к окну, за ней Мими, которая кидает вниз завернутые в газетную бумагу монеты и пуговицы. Песня обрывается.
Голос певца. Благодарю, господа.
>Симона, вернувшись на свое место, принимается за очередной пиджак. Мими устраивает себе пятиминутный послеобеденный отдых: не спеша покуривает, обводя взглядом остальных мастериц, которые склонились над шитьем. Неожиданно она замечает, что Симона тихо плачет.
Сцена третья
Естественный отбор
>1946 год. Рабочий день близится к концу. Все мастерицы в сборе. Место за гладильным столом пустует.
Симона. Вчера за мной увязался какой-то тип.
Мими. Не может быть. У тебя ж бывает такое выражение лица, когда ты одна шагаешь по улице…
Жизель. Дай ей рассказать.
Мими. Нет, клянусь, я тут на днях на нее наткнулась случайно, и мне просто стало страшно. Настоящая серая мышь: ать-два, ать-два!
Симона. Вот именно. В общем, выхожу я вчера из здания Красного Креста, мне надо было отнести туда фотографию…
Мари. Чью, вашу?
Симона. Нет, мужа. Так не хочется им отдавать его фотокарточки, у меня их мало осталось, все раздала по разным учреждениям… Да, ну так, значит, я, как всегда, лечу, ничего перед собой не вижу, занимаю очередь к окошку, стою, жду, отдаю фото и мчусь по коридору назад. И у выхода буквально наскакиваю на этого типа…
Мари. Как он выгдядел?
Симона. Обыкновенно… Извиняюсь. Он — тоже. Оба что-то бормочем. И тут я, наверное, ему улыбнулась. Совершенно машинально.
Жизель. Ай-ай-ай! Нельзя улыбаться. Никогда! Надо огрызаться…
Симона. А я улыбнулась. И все! Пристал… Невозможно отвязаться. И говорит, и говорит…
Мари. А что говорил-то?
Симона. Откуда я знаю, я не слушала…
Мадам Лоранс. Что-нибудь грубое?
Симона. Да нет… Что-то про мои глаза… в общем, какую-то чепуху… В конце концов я уже не знала, как выйти из метро…
Мари. Так где все происходило, на улице или в метро?
Симона. Ну мне же надо было войти в метро, чтобы ехать домой.
Жизель. Значит, он и в метро продолжал тебя преследовать?
Мадам Лоранс. Вот уж, действительно, некоторым нечего делать.
Симона. Я так ему и сказала: «У вас что, нет других занятий?»
Жизель. Так ты с ним все-таки заговорила? Ай-ай-ай! Нельзя вступать в разговор. Никогда!
Симона. Мне вдруг стало страшно, и я побоялась выйти на своей станции…
Мари. А в вагоне тесно было?
Симона.
