>Внезапно хватается за голову.
Ой! Я же все время думаю, неужели, скажите мне, нет ни одной песенки, ни одной подтанцовочки? Ой, ой, ой… Кто же придет смотреть эту пьесу, где нет ни крошки музыки?.. Знаю, знаю, ты хочешь ввести горн и военные марши, но здесь публика не слишком-то это любит, я хотел бы сразу тебя предупредить…
Морис. Заставьте его замолчать, пожалейте меня, пусть он замолчит!
Арнольд. Разве Золя не мог бы немного спеть, вместо того чтобы целиком проговаривать эту свою штуковину: «Я обвиняю»…
Морис. Это не штуковина, эти открытое письмо господину Феликсу Фору, президенту Французской Республики, письмо восхитительное…
Арнольд (пользуясь тем, что Морис остановился, чтобы перевести дыхание). Знаю, знаю, восхитительное, восхитительное, но, поверь мне, это слишком длинно, многословно; да, конечно, часть ты уже сократил, но и сейчас еще длинно, слишком длинно; простая какая-нибудь песенка, непосредственная, которая остается в голове и которую мурлычат утром, поднимаясь с постели, не зная даже, откуда она взялась, — вот что им нужно…
>Импровизирует кусочек песенки, напевая «Ио-бо-бой» и «ой-ой-ой» и пританцовывая. Потом останавливается и ждет, что скажет Морис; Морис, очень мрачный, хранит молчание и нарочито смотрит в другую сторону.
Разве нет? Согласен, что это, возможно, не самое идеальное место, но ты-то уж сумеешь найти, куда вставить одну-две песенки. Не было ни одной пьесы, в которой я играл, а сыграл я их достаточно, в которой я бы не пел хоть одной песенки или мелодии, пусть даже без слов, просто напевая ее с закрытым ртом, на фоне хора; это так мило смотрится, с закрытым ртом, публика очень любит…
>Напевает с закрытым ртом «Из-за острова на стрежень».
Зина (до сих пор сидевшая неподвижно у печки, встает и вмешивается). Морис, поскольку, как видно, сегодня такой вечер, когда каждый выкладывает все, что у него накипело, мне бы тоже хотелось исторгнуть из себя то, что во мне так долго бродит…
Арнольд. Зина, перебивать других некорректно…
Зина. Кто же сможет вставить хоть слово, если тебя не прервет?
Арнольд. Зина, скажи, что ты хочешь, в сущности?
Зина. В сущности, сказать пару слов Морису, можно?
Арнольд. Ну, конечно, говори, прошу тебя. Можно подумать, что я мешаю людям говорить. С ума сойти!
Мотл (совсем тихо). Заткнись…
Зина. Морис, почему, почему для меня не нашлось роли в этой пьесе, а?
Морис. Но ты же играешь, Зина, ты играешь…
Зина. Да, прохожу два раза, вопя «Смерть евреям», отличная роль, что и говорить, как мне после этого соседям на глаза показываться?! Я уже теперь знаю, что скажет Фанни, а эта… ладно, не важно… Но мне-то лично, то, что я играю, это не роль — это в толпе, толпа! А почему бы не вывести мать Дрейфуса? Что, разве у него не было мамы?
