Я надеялся снять возбуждение и радость спасенных рыбаков. Но ничего этого не было. Черные от копоти и голода, обтянутые тонкой кожей, обессиленные до предела, они уже ни на что не реагировали. Только глаза, светившиеся на этих исстрадавшихся лицах, выражали какое-то подобие радости. На льдине валялись два конских скелета и множество деталей от сожженных телег — колеса, втулки, обода…
Рыбаки на льдине, да еще с лошадьми и телегами — как они туда попали? Я знал, что когда северная часть Каспия покрывается льдом, далеко в море по льду отправляются группами рыбаки — для подледного лова рыбы.
Я снимал крупные планы предельно расстроенный — лица людей ничего не выражали, как мне тогда казалось. Я боялся, что материал будет скучным и невыразительным. Но волнения мои были напрасны и преждевременны. Материал получился хороший, убедительный, с внутренним напряжением и драматизмом, которого так часто недостает внешне динамичным сюжетам. Было главное — событие.
Я снимал все последующие посадки Казакова, и каждый раз удивлялся, как он, экономя пространство, приземлялся точно на расстоянии полуметра от края льдины. Я улетел со льдины последним — как и договорились.
Отель «Савой», Москва, 1936 год
Все этого пестрого мира дела, — как я вижу —
Презренны, никчемны, исполнены зла, — как я вижу.
Омар Хайям
В 1936 году я вернулся в Москву. Газета «Известия» предложила мне стать ее фоторепортером, и я согласился. Меня хорошо приняли в большом коллективе газеты, для которой я много снимал и на Дальнем Востоке, и на Нижней Волге. Одним из первых заданий было задание снять «великого акына» Джамбула Джабаева, которого привезли в Москву на какой-то съезд или очередной слет. К этому времени «великому акыну», родившемуся в 1845 году, был уже 91-й год — возраст, которому я очень удивился, когда мне назвали его в редакции, — потому что переводы хвалебных песен Джамбула сыпались из нашей прессы, как из рога изобилия.
Получив задание, я приехал в отель «Савой», что на Пушечной, недалеко от Лубянской площади. В номере люкс, огромном и шикарном, с венецианскими зеркалами, мраморным камином и позолоченной мебелью, меня встретил немолодой человек, не то казах, не то русский.
— Я личный переводчик нашего уважаемого акына. Прошу прощения, он еще не поднялся — отдыхает после утомительного перелета из Алма-Аты. Мне звонили из газеты «Известия» — значит, это вы будете его снимать?
— Да, к завтрашнему номеру, где будет напечатана его поэма, срочно нужен его портрет. Хорошо бы с домброй. Ну, так, как всегда, когда он поет и играет.
