Через несколько часов за нами прилетел другой самолет. В Гурьев я попал только на следующие сутки. Казаков уже израсходовал весь запас ругательств, а я, увидев его, сгоряча высказал свои претензии к авиации:
— Или вы, летчики, летаете как попало, или самолеты плохие…
— Постой, постой, не горячись! — обиделся Казаков. — Ты еще оценишь авиацию, а потом — считай, что тебе повезло: два раза попал в аварию — жив остался. Теперь летай сто лет — ничего не случится.
Да, по сравнению с сегодняшними машинами, самолеты тех времен кажутся весьма примитивными, несовершенными, но тогда они были для нас совершенством. Ничего удивительного: пройдет десяток лет, техника сделает новый рывок вперед, и красавцы самолеты, которыми мы сейчас восхищаемся, тоже будут казаться смешными и неудобными.
Конечно, Казаков был прав — авиацию я еще не успел оценить. Полеты с ним меня убедили. В первый день мы семь часов патрулировали над закованной в лед прибрежной полосой Каспия и ни с чем возвратились на аэродром. Я впервые увидел реку Урал и ее дельту с птичьего полета, а город Гурьев, расположенный на ее берегу, запечатлелся в моей памяти как план географической карты, отпечатанный на серой оберточной бумаге.
Нас привезли на открытой полуторке в город. Такой непролазной грязи я еще в жизни своей не видел и не встречал. Пешком ходить по городу было невозможно, улицы переезжали группами на телегах или верхом на коне. По широким и прямым улицам без тротуаров бродили беспризорные мохнатые лошади, желтые верблюды и худые, как скелеты, собаки. Изредка попадались пешеходы, месившие грязь огромными, по пояс, рыбацкими сапогами.
Гостеприимные хозяева нашего жилья приготовили много вкусной еды и жарко натопили печи. Мы поужинали и, усталые, завалились спать.
Проснулся я от прикосновения чего-то холодного и мокрого. В голове остро и болезненно стучали молоточки. Веки были настолько тяжелы, что с трудом открывались. Я никак не мог сообразить, где я и что со мной происходит. Резко пахло нашатырным спиртом. В ушах стоял колокольный звон. Первое, что я увидел, склоненные надо мной лица.
— Слава богу, жив!.. — услышал я голос женщины в белом халате.
Наконец, я пришел в себя и вспомнил, где нахожусь.
— В чем дело? Что со мной стряслось?
Я попытался повернуть, приподнять голову. Резкая боль ударила в темя, и на грудь упал мешок со льдом. Холодная воды пролилась за шею. Я снова упал на подушки. Дикая головная боль лишила меня речи.
