Недалеко от Красной площади у подъезда «Фотохроники ТАСС» был сборный пункт всех кинооператоров — хроникеров и фоторепортеров, снимавших торжественные парады на Красной площади. Первого мая 1931 года в семь часов утра нас стали разводить по заранее определенным точкам. На крышу ГУМа, на Спасскую башню, на Исторический музей, на Никольскую и Сенатскую башни, на Василия Блаженного, на Лобное место…
«Самое-самое» было у Мавзолея Ленина, и снимали здесь «самые-самые» асы кинохроники — Михаил Ошурков, Иван Беляков, Борис Макасеев, Владимир Ещурин, Марк Трояновский, Алексей Лебедев, Сергей Семенов, у которого я, студент ГИКа, был помощником. Каждого оператора разводил по точкам заранее прикрепленный товарищ. Они почему-то, как правило, ходили с поднятыми воротниками, отчего их и прозвали «воротниками». Наш «воротник» подвел нас с Семеновым к правому крылу Мавзолея, где на тротуаре, недалеко от ограды и голубых елок стоял полутораметровый деревянный куб.
— Вот ваше место! Ставьте аппаратуру и отсюда никуда! Понятно?
Мы все поняли и, забравшись по приставной лесенке, поставили на штатив отличную для того времени кинокамеру «Дебри» и кофр с кассетами. Это была очень удобная точка для съемки, она охватывала и трибуну Мавзолея, где появится правительство, и Красную площадь, где пройдет демонстрация, и правую от Мавзолея трибуну, которая уже начала заполняться. Шли пестро одетые гости экзотических стран, строгие дипломаты, облаченные в парадные костюмы-формы аккредитованных в стране дипломатических миссий, ударники производства и полей, командиры Красной армии, представители науки и культуры. Наши кинооператоры еле успевали снимать прибывающих знаменитостей. Если бы мне тогда сказали, что через год я сам буду снимать первомайский парад, — я бы не поверил.
На той ли первой съемке у Мавзолея, или на других, когда снимал я сам — уже вспомнить невозможно, — видел я, как появлялись на гостевой трибуне Качалов, Мейерхольд, Станиславский, Иофан, Томский, Кончаловский, Нежданова, Щукин, Обухова, Толстой, Чуковский, Федин, Соболев; а в тот первый раз я видел, как трудно было снимать нашим кинохроникерам, не выходя за рамки дозволенного. Их строго охраняли прикрепленные к каждому «воротники». Я стоял рядом с оператором, растерянный и смущенный. Справа внизу колыхалась в волнении ожидания гостевая трибуна. Мне казалось, что все смотрят на меня, и я не знал, куда мне себя деть.
Вдруг ударили, переливаясь, куранты, и застрекотала наша камера. Как водопад, обрушилась овация. Легкой походкой, в черных сапогах, мягко ступая по гранитным ступеням, на трибуну Мавзолея стал подниматься Сталин. Немного отстав, за ним шли Молотов, Ворошилов и другие. Меня охватило непонятное волнение — такого я никогда не испытывал. Я смотрел не отрываясь на Него и больше ничего не видел. Охватившее меня волнение вызвало дрожь. Я забыл, что стою рядом с моим шефом, которому нужно помогать. Хорошо, что он неотрывно крутил ручку и смотрел в камеру — тоже на Него.
