Оставив соседке чемоданчик, я пошел дальше по Невскому. Моя мокрая одежда прилипала к телу и «грела» меня, как холодный компресс во время высокой температуры.
Меня одолевало много противоречивых чувств. То мне становилось невыносимо грустно и одиноко, то я чувствовал себя героем увлекательного приключения, которое только что началось, то хотелось побежать, сломя голову, на вокзал и вернуться обратно в Саратов.
Дождь перестал меня хлестать косыми прядями по лицу, ветер вдруг оборвался, и над золотым куполом Исаакия прорвался светлый меч солнца. Он воткнулся концом в купол, брызнул ярким огнем и побежал по свинцовой Неве. Вдали в серой дымке тонким силуэтом прорисовался Петропавловский шпиль.
Я хладнокровно пропускал мимо себя густую, шумную толпу, и только когда появлялись вкрапленные в нее матросы в бескозырках с длинными ленточками, мой взгляд ревниво и долго следил за ними. Я читал надписи на ленточках: вот матросы с линкора «Марат», с «Октябрьской революции», а вот с подплава, а это что-то совсем незнакомое — ЭПРОН. Что же это значит — ЭПРОН?
С каким интересом и внутренним сожалением я следил за моряками Совторгфлота: как вольно и непринужденно они ходят, говорят, стоят группами у сверкающих витрин. Их сияющие огромными золотыми крабами фуражки приводили меня в трепет. Вот это — те самые люди, которые прошли огонь, и воду, и медные трубы, как мой отец — штурман дальнего плавания.
Сердце мое щемило: почему я поменял Совторгфлот на военно-морскую службу — решил поступать в военную мореходку, а не в гражданскую, как мой отец?
Одежда на мне просохла. Стало тепло. Я подошел в конце Невского к высокой башне с золотым шпилем, на острие которого, как флюгер, сиял на солнце кораблик. Вот она, Адмиралтейская игла. Точь-в-точь как у Пушкина. Вот так же, как и я, смотрел он на нее, и строка за строкой сбегали с его гусиного пера… мчался вдоль Невы Медный всадник, бежала по Зимней Канавке Лиза…
Я не верю своим глазам, неужели в этом городе я никогда раньше не бывал? Так все знакомо, так все близко и явно, будто бы живу во второй раз…
Звенят трамваи мягким приглушенным звоном, бесшумно катятся экипажи, и лошадиный топот приглушен — будто кони обуты в мягкие туфли. Сначала я не мог понять, почему не звенит мостовая, а когда на углу Невского и Дворцовой площади увидел ремонт улицы, то понял причину — мостовая была торцовой. Я никогда раньше не видел и не мог представить деревянной мостовой. Аккуратные шестигранные кубики напоминали игрушки.
