Театры в Венеции были разрешены только во время карнавалов. Я же никогда не была ни в опере, ни на балете. А сейчас Пьетрантонио пригласил меня пойти с ним. У нас была тайна: в театре Сан-Самуэль нас встретит Джакомо.
Нашу доверчивую маму, как всегда, можно было обвести вокруг пальца.
— А какую оперу дают? — поинтересовалась она. Мы стояли на кухне, она предложила моему брату теплый пирожок с корицей, завернув его в льняную салфетку.
— «Мир вверх тормашками, или Женщины правят»[10], — ответил он. Выхватил пирожок у мамы из рук и, сунув себе в рот, засмеялся, пока не подавился крошками. Наверное, он думал как раз о том, что у самой мамы в голове все вверх тормашками.
Мама любила брата больше, чем он того заслуживал.
Джульетта пришла к нам в гости в день представления, чтобы одолжить мне платье. Она была чуть полнее, чем я, но эту проблему легко было решить, затянув платье потуже. И она знала, что мне всегда нравилось это платье. Шелковое, цвета полыни, расшитое золотыми стрекозами. Золотая нить спускалась петлями, словно изображая насекомых в полете.
— Мне не стоило бы помогать тебе выглядеть сегодня настоящей красавицей, — сказала она, когда закончила затягивать корсет. Платье все еще источало ее сладкий запах — как цвет апельсинового дерева.
Она достала из кармана миниатюрную шкатулку для драгоценностей.
— Закрой глаза и протяни руку. — Она вложила мне в ладонь какую-то безделушку.
Я открыла глаза. Там лежало шесть стрекоз — заколки для волос под платье.
— Ой! Какая красота! — воскликнула я. — Украсишь ими прическу?
Джульетта жестом велела мне сесть перед зеркалом. Она украсила стрекозами — светло-розовыми, желтыми и зелеными — мою прическу. И они засияли у меня в волосах. Я ощущала ее нежность, искреннюю любовь ко мне.
— Ты уверена, что Пьетрантонио не бросит тебя там среди ночи? — спросила она. — Не выпускай его из виду.
— Не волнуйся! Не выпущу! — заверила я.
Мы обе играли в игру, и обе об этом прекрасно знали. Мы понимали, что Пьетрантонио не из тех братьев, которые будут беречь чью-то репутацию.
— Будь осторожна, cara[11], — сказала она, осматривая меня в зеркале.
Я встала и обняла ее.
— Что я сказала тебе? — спросила я, беря ее за обе руки.
— Что с тобой все будет отлично?
— Вот именно!
Она встревоженно взглянула на меня и сжимала мои руки, пока я наконец-то их не отпустила.
* * *
Около полуночи мы с Пьетрантонио вышли из дома и отправились в плавание по Большому каналу. Я надела в каюте гондолы простую черную кожаную маску. Пара стеклянных стрекоз упала с моих волос на бархатное сиденье. Я подхватила их и приколола назад. Они казались живыми созданиями, порхающими в ночи.
