– Уланчик! Глядя на тебя, хочется пожелать здоровья по-военному!
– Это как?
– Троекратно. Ты глянь на себя в зеркало. Живой труп. Причем несвежий.
– А-а, – равнодушно протянул Улан.
Потеряв терпение, Петр рявкнул на него:
– Ешь мясо, чтоб ты сдох, тебе же нужно поправляться! Еще немного и тебя станет шатать ветром!
– Я что-то не хочу.
– Уланчик, ша! Твой друг лучше знает, хочешь ты кушать или нет, – и Сангре, помедлив, коварно добавил: – Между прочим, худоба тебе не идет. У тебя кожа сразу начинает обтягивать скулы, подло выставляя напоказ твои национальные корни. И оно тебе надо?
Улану оно было не надо и он, кривясь, заставил себя поесть, после чего торопливо устремился к донье Изабелле, якобы поучиться составлению лечебных мазей. Петр же направился на постоялый двор.
– Ну что, трактирная твоя душа. Собрал народ для разврата? – с порога озадачил он Бутрыма. Тот задумался. – Ладно, не парься, потом соберешь. Мне сейчас все равно деньги ляжку не жгут, – успокоил его Сангре. – Лучше поведай мне вот за какой вопрос…
Услыхав про дудку, тот поначалу изумленно вытаращил глаза и выпалил, что ничего похожего он не видел, и вообще господину она, скорее всего, померещилась. Твердые уверения Петра, что дудка была в руке у слуги, подействовали и Бутрим сменил пластинку, предположив, что ее, наверное, прибрал к рукам кто-то из постояльцев, успевших выехать. Но Сангре, глядя в блудливые глаза трактирщика, давно уверился в том, кто именно прибрал ее к рукам.
– Ох, плачет по чьей-то немытой шее мой кривой ятаган! – вздохнул он и сурово предупредил: — Значит так, человек я прямой, как штопор, нежных чувств к тебе скрывать не стану и сейчас распахну перед тобой горизонты светлого будущего посредством испанского мозолистого кулака. А посему, старина, лучше добровольно покайся в присвоении чужого имущества и тащи сюда поскорее сей музыкальный инструмент, пока мы с тобой не сошлись в глубоком консенсусе, ибо тогда будет поздняк метаться, – и видя, что Бутрым с отупелым видом соображает, что такое ятаган, штопор, консенсус и прочее, заорал: – Дудку отдай, а то чучу намандрючу!
Трактирщик испуганно вздрогнул. Концовку последней фразы он тоже не понял, но, имея большой жизненный опыт, догадался, что чуча явно является какой-то частью его тела и обещанное весьма болезненно в ней отзовется.
– А может ее кто из моих к рукам прибрал, – сделал он задний ход. – Она ж серебряная, вот и польстился.
– Было б на что, – хмыкнул Петр. – Она лишь сверху серебром слегка покрыта и все, а умирающему дорог
