— Подмечают — следователи, «опера», — сказал я, — прокуроры — санкции на арест выписывают. Или на обыск.
— Ух, ты! А я думала, у нас всё менты делают… Вот ты и есть — мент натуральный! — закричала вдруг Варя, вспомнив о главной своей беде. — Как я с таким бланшем на работу теперь пойду? Это ж, как минимум, неделю дома сидеть! Тут же с тоски подохнешь. Айвазовский, надо бы с тебя, по нормальному, неустойку вычесть.
— В профсоюз вступай — бюллетень получишь. Травма на работе, как никак…
— Это не он, — сказала Ира.
— Не он? Да!? Будто я ничего не помню… как он мне рожу вчера начистил! Вы, похоже, здесь все сговорились!
— Ты из ментовки такая пришла, — сказала Ира.
— Да? Из ментовки? Ну, молодцы — придумали. Да кто там меня посмеет… только пальцем! Они ж меня там все знают.
— Вот потому и посмели, — сказала Ира, — что слишком хорошо тебя все знают.
— Каблук на фирменном ботинке тоже я оторвал?
— Какой каблук?
Варя сорвалась в прихожую. Приходит — натурально рыдает.
— Суки, я ж их первый раз надела…
— Когда пьешь — закусывать надо, — сказала Ира.
Я решил сменить тему и задал второй волновавший меня вопрос:
— А который сейчас час? — спросил я у Иры.
— А сколько градусов по Цельсию? — передразнила меня Варя.
— Первый час. Валерка должен вот-вот подъехать. Ну… брат мой.
«Пора сматывать удочки, — подумал я, — мне еще родственников здесь не хватало. Сейчас допью это богатство — и нах хаузе битте гезеен, — умирать в одиночестве».
Узколобые души,
мелкие души!
Как сыплются деньги в сундук,
так в сундук упадает душа.
Валера не заставил себя долго ждать.
Я сидел совершенно голый, завернутый в одеяло, и допивал остатки. Мне опять жутко захотелось Ирку. Но у нее, похоже, были другие проблемы. Брат. Кровинушка родная.
Вообще-то, сначала у меня родилась (типа) благородная мысль. Со мной такое случается спьяну: «Родной брат в гости приехал. Из Смоленска. Гостинец от мамки привез. А тут пьянка-гулянка. Голый мужик на Ириной кровати, во всем своем „мужском великолепии“. Да он меня порвет на куски! А печень съест, чтоб неповадно другим было». Господи, господи, как же наивен я оказался в свои «глубоко за сорок».
ВсЁ происходило у меня на глазах.
Брат оказался довольно упитанный. Даже — если такое определение к месту — весьма цветущий. До сих пор помню свежий румянец на его загорелой роже. Но от него попахивало дерьмом. Не в прямом, естественно, смысле — в эстетической, так сказать, аллегории.
Вначале этот слизняк… слово «вошел» здесь не проходит. Он вполз… или подкрался. Сразу ко мне — здороваться. Улыбку нацепил такую, будто мы на одной подлодке кислородом делились, вражеские линкоры торпедировали, а теперь вот встретились на большой земле в мирное время. Радость-то какая! В общем, улыбочка — Голливуд отдыхает. Я уж потом сообразил: «Клиент, как никак — живые бабки лежат!».
