Так вот, я мечусь, будто черт, освещенный священным лучом нимба Спасителя, не зная куда скрыться. «Ха, ха, ха», — говорю я и плююсь с горечью, потому что ненавижу скрываться. Любую, пусть даже самую грязную работу, необходимо делать спокойно. Если взялся творить зло, — твори, не оглядывайся! Иначе, что ты будешь стоить в этом мире? Только не надо каяться. От раскаяния пахнет падалью…
Сценарий моей жизни, поставленный неким докой режиссером, мне представлялся так: будто энергия земли и неба выбрала именно мой организм для столь грязной, отвратительной работы. Через него она пускает болотные пузыри, сливает черную воду, что накопилась в ее пределах. В выжженных солнцем степях моего сердца проносятся сонмы бешеных орд в пустоту. Быть может, земле и небу станет легче дышать? Я возьму на себя часть ее бед…
Или мне так кажется? Кажется, что я участвую в неких событиях, что я в этом мире чего-нибудь стою…
Сомнительное утешение. И мысль, в общем-то, — небезупречная. Тем более что отвечать придется мне одному по самому крупному счету. Здесь и сейчас. А земле и небу, как обычно, будет плевать на мои глупые фантазии.
Но пока час расплаты неведом, мы, с моими веселыми подружками, постараемся хотя бы не нарушать ваш покой. Мы будем тихо распутничать. Как мышки… Мы — последние слуги божьи, верящие в действительность!
Среди вас, голубушки, среди вашего блядского племени, выставленного на смотрины, я никогда долго не выбирал, полагаясь на интуицию. А моя интуиция плохого не посоветует.
Кстати, о выборе…
Небольшое драматическое отступление.
У меня есть приятель, прозван Калигулой — мной же и прозван. А как его еще назовешь? Нероном? Не тянет он на Нерона. Слабо ему сжечь «третий Рим» и декламировать свои стихи на пепелище. Стихов он не пишет и «третий Рим» так просто не спалишь, — повяжут. Тем не менее, он — Дмитрий Сапогов — вправе произнести на смертном одре: «Qualis artifex pereo!»
Почему бы и нет? Димон по жизни художник и артист. И, конечно, игрок. Знаете, как он за Пушкина заступился как-то. Совершенно невероятным манером!
— Пушкин, Пушкин… — говорит. — Я не знаю, что за него сделаю… любого урода порву! Жену брошу, если только посмеет… хоть как-то не так выразиться!.. а Пушкина не тронь, сказано!
Не знаю, кто кого у них там бросил, но живут они раздельно. И Пушкин в этом точно не при чем!
Между тем, Калигула большой дока в амурных делах. «Я, — говорит, — их нюхаю. Встаю на коленки — и нюхаю. Я ж нюхач по жизни. А что? Все болезни пахнут. Каждая по-своему. Если что заподозрю — пошла вон, мартышка! Иногда в машине что покажется — на „точку“ возвращаю. „Мамке“ сто рублей дам — и мне меняют».
