О, малодушные слабаки, вам захотелось Эдему!
А вы сильный «слабый пол» только этого и ждали!
Вы так непринужденно и грациозно впорхнули на трон (пока эти олухи стояли, разинув рты) и уселись там преспокойно, будто он для вас и воздвигнут.
Теперь вы лениво оглядываете царство свое. У вас чуткий слух и вертлявая шея. Зато остальные прелести так притягательны!
Вы уже щурите свои сучьи глазенки и вертите в нежных лапках плетку, что загонит этих олухов в стадо.
Ваша власть наступает неотвратимо, как ход истории.
Только не надо дергаться, мужики. Пусть они утвердятся на троне. Пусть упиваются властью. Пусть расслабятся…
Мы уходим в подполье. Самые смелые, отчаянные и искушенные воины, — слушайте меня! Те, кому нечего терять, — слушайте меня! Мы объявляем войну их притягательным прелестям. Мы вырвем их сучье оружие! Мы заставим их растеряться, запаниковать… Они расслабятся, потеряют бдительность… Они все равно ничего не поймут! Вот тогда!..
Вот тогда мы — лучшие из лучших — начнем умирать. Целыми легионами. А что нам остается делать, когда всё так запущенно? Кстати, я уже начал. Собственно уже умер…
И умирая, мы будем стоять насмерть, как защитники Брестской крепости. Мы напишем в тех каменных чертогах последние, но главные слова: «Ни шагу назад!». И еще: «Умрем, но из крепости не уйдем!».
Но мы никогда не сдадим свою крепость!
Мы заставим вас вспомнить о настоящих воинах, плюющих на смерть (плевок!) и презирающих блаженные входы в Эдем (плевок, плевок, плевок!)
Вот тогда, следующие поколения воинов, воодушевленные нашим бессмертным подвигом, вернутся (вы же их и позовете) со своим восставшим оружием, нацеленным на звезды в небесах. И всё возьмут сами.
Вот тогда, возможно, и наступит какая никакая гармония.
Эй, там! внизу… все еще живущие в своем лучшем из миров… Вы спросите меня, горемыки, полюбопытствуйте, бедолаги: что я делал на земле всю свою сознательную жизнь? Чем я там, безумец, занимался? Что тревожило тело, и душу, и мозги мои?
И я отвечу. Сплюну и отвечу: «Я пытался постичь то священное племя!»
Помните, как там у Венички…
Ему, как Карлу Марксу, нравилась в них слабость, то, что у них есть талия и они вынуждены мочиться, приседая на корточки. И это наполняло Ерофеева негой. О, кей! Но и он — проницательнейший — всё равно ни черта не понял, потому что они Марата ножиком зарезали, а в Ильича из нагана стреляли. И это убивало в Ерофееве всякую негу. То есть, приседать приседай, но зачем из нагана-то стрелять!
