— Дя!
Он утвердительно шлепнул себя по коленке.
— Кар-тёшку!
Малышу было годика три. Очень серьезный был гражданин.
— Видишь, кто к нам пришел? — спросила Вера.
— Дя-дя!
Малыш потянул ручонки ко мне. Он посмотрел на меня с интересом — распахнул два небесных своих окна, и я увидел иной, совершенно неведомый мне мир!
Ч-черт — меня, как током пробило. Я мог ожидать всего, что угодно — только не этого! Этого доверия и любви, выдаваемого авансом так щедро. Что здесь было больше: простоты, природного ума, чистоты чувства? Что это за семья? Что за люди?
Меня переклинило. Я поплыл в их таком теплом, уютном мирке… таком желанном и таком невозможном! Мне становилось невыносимо стыдно. Перед Димкой, перед их сыном, перед всей их семьей. За себя, за свои черные мысли, за свою бестолковую безнадежную никому не нужную жизнь, за само свое существование на земле. Куда я полез? Кто мне дал право? Порождение Франкенштейна просилось к теплу: «Я такой же, как вы, я чувствую холод. Меня знобит, душа моя плачет, рвется на части! Пустите, пустите меня к очагу!»
Мне остро захотелось умереть.
Мы киряли с Димкой почти как приятели. Антошка живо интересовался мной. То просился на ручки, то совал мне «Чупа-Чупс». Я играл с ним и ничего не понимал. Я тайком посматривал на Веру и видел — она была счастлива! Все ее мужики в сборе. Да за кого они меня принимают! Что-то в этом мире сместилось, так не бывает… это сон. За что мне такое, за что? Теперь я просто обязан умереть!
О, неисповедимы твои пути, Господи! Непонятно только, это милость твоя, испытание или приговор? Что ты со мною делаешь, я не выдержу щедрости твоей!
Я пьянел, унося в свою тьму этот вопрос, эту неразрешимую, пугающую меня, загадку. И вдруг меня осенило прозрение! Я знал чего делать.
— Пойдем, — сказал я Димке.
— Зачем? — не понял он.
— Пойдем, я всё тебе объясню.
Мы вышли на снег, в темноту. Я шел исполнять какую-то неясную миссию доброй воли. В мозгу крутилась пьяная белиберда. Сполохи безумных фантазий. Что-то про наказание, «расплата за все делишки твои»! «Так надо» — твердил я себе. Димка плелся за мной. Я уводил его подальше от палатки, от света, исходящего от нее. От Антошки и Веры. Я был уверен в Димке, я знал, — он не подведет.
Истина — в вине. Spiritus — дух. А мой дух требовал именно этого…
Я убедил его избить меня.
— Я заслужил. Так надо, надо! Мне — надо! Чего тебе стоит…
Он недолго сопротивлялся. И бил хорошо. Энергично, но без злобы. Он бил меня, как приятель. Когда я упал, он помог мне подняться.
