Так было нечасто, за двадцать лет репетиций – раза три или четыре, но он всегда об этом помнил, и всегда ему было за те свои молитвы стыдно. Он, конечно же, понимал, что Всеблагой Господь не Одиссей, никакой магией Его не обманешь, но почему Он открыт старику, почему слышит то, что он поет, спросить и не хотел, и боялся.
Старик этот когда-то занимал в хлыстовской иерархии довольно высокое место, но давно отошел от дел и, по его словам, теперь лишь готовился к переходу в иной мир. Я уже говорил, что его арию Лептагов обходил стороной, он даже притрагиваться к ней боялся, а потом уже не знаю как, быть может по наитию, рядом с основным храмом возвел в один день из нее маленькую часовенку.
Старик пел: «Сила, что во мне была, и к людям меня посылала и открывала, к кому идти и куда. Так влекла она меня и водила сильно, что, коли я ей противился, дух во мне прерывался, и вот казалось мне, что умру я сейчас. Я и скорбел и смущался, потому что многое, куда она влекла меня, мне сомнительным казалось, но сделать я ничего не мог. Я и у добродетельных людей совета просил, и у старцев монастырских, но все говорили разное, и я никак покоя не находил и не мог понять, что во мне делается. Уже и не знал, где Божье, где вражье. И скорбел, и плакал перед Господом до изнеможения, до беспамятства, и спрашивал Его про эту силу, которой противиться не мог. И вот, сидел я как-то в таком отчаянье и вдруг почувствовал, что кто-то говорит мне, но не голосом, а как бы Духом: “Что скорбишь и ищешь помощи от человеков? Припади к моей Матери Пресвятой Деве Богородице. Она тебя успокоит и сомнение твое разрешит”».
«Начал я неотступно молиться Божьей Матери и каноны и акафисты читал ей днем и ночью, все просил, чтобы ходатайствовала она обо мне перед Сыном своим. И вот во время молитвы стали во мне делаться восхищения ума, открылось мне многое, сила же, которая во мне была, еще больше мной обладать стала, всю волю мою от меня отняла».
«Иногда я делался юродивым и начинал говорить слова безумные и сумасшедшие. Любовь к Богу во мне была такая, что от умиления и сладости я в исступление приходил и делался как пьяный, не мог ни стоять, ни сидеть. От непрестанной молитвы к Иисусу в сердце у меня всегда была радость, мысли рождались солнцеобразные и премудрые, а сам я был кротким и смиренным. Слезы сами собой текли у меня из глаз, не мог я их удержать».
«А после молитвы как выходил я на улицу, лицо у меня делалось столь ясным и чистым, что смотреть на него было нельзя. Так что не мог я не молиться все время, все время должен был в ней пребывать. Не могла эта сила во мне быть грешной, ведь я ее от Иисуса Сына Божьего получил; она мне и днем, и ночью покоя не давала, водила то туда, то сюда, то нудила молиться за кого, то, почувствует в ком желание говорить со мной, открывала мне о том и побуждала к нему идти, а когда приходил я к нему, внушала мне и без его вопроса говорить единственное, что ему нужно было».
