Неожиданно эта работа оказалась для него весьма интересной. Он и вправду быстро вошел во вкус этих занятий, по своей сути чисто этнографических. Ему нравилось, что он чуть ли не каждый день узнает о своих хористах нечто новое, нравилось, что они всегда повернуты к нему, открыты и доверчивы, как младенцы. У них теперь не было от него тайн, и это его, без сомнения, трогало. Он явно относился к ним со все большей симпатией и был этому очень рад.
Скоро он увлекся своими хористами настолько, что, по свидетельству близких друзей Лептагова, того же Старицына, ни о ком другом разговаривать с ним стало невозможно. И все же это было лишь увлечение, никто, ни один человек из тех, с кем я разговаривал, ни разу не сказал мне, что он их полюбил. Я ждал этого слова, пожалуй, даже намекал своим собеседникам, что жду, что они его скажут, но оно так и не прозвучало.
На летний сезон 1926 года пришелся пик интереса Лептагова и к скопцам, и к хлыстам. Узнав о них за последний год больше, чем за четыре предыдущих, он словно переполнился; теперь ему надо было начинать строить, иначе все это в нем бы перегорело. То, что он возводит в двадцать шестом году, мало похоже на его предыдущие постройки, сразу видно, насколько нарушены в этих храмах пропорции. В отличие от его прежних работ, они массивны, устойчивы, но напрочь лишены легкости. Это во всех отношениях скопческие молитвенные дома, другие голоса использовались Лептаговым, когда он их ставил, лишь на подсобных работах.
В них и здесь не было особой нужды, и он брал их только для того, чтобы хоть как-то занять людей, сгладить недовольство остальных голосов. В том, что он строил тем летом, было настолько явным, что он решил отказаться от роли дирижера, мирового судьи, сам теперь признает лишь скопческий путь к Богу, что это едва не вызвало в хоре новый раскол – первый подобного рода случай за время его жизни в Кимрах. Все же другие хористы и здесь смирились, так что в конце концов эта история лишь укрепила власть Лептагова над хором, еще больше развязала ему руки.
По традиции я называю то, что Лептагов возводил в 1926 году, церквями, храмами и часовнями, но на привычные нам храмы они были похожи мало. Пожалуй, они скорее напоминали обычные городские усадьбы, те, что красивы не были никогда, теперь же и вовсе испорчены разными пристройками, флигелями, наружными лестницами. Как сами скопцы, они бесполы, лишены формы и выражения, в то же время эти бесконечные переделки как-то смягчили и примирили их облик. Таковы и церковь св. Николая, и церковь св. Варвары, и часовня св. Елизаветы. Правда, глядя на эти пристройки, временами ловишь себя на мысли, что, может быть, это просто маскировка, потому что вдруг, когда меньше всего ждешь, через эту намеренную житейскость проступают жесткие контуры плывущего по водам корабля. Так это или не так, просто почудилось или есть и вправду, сказать трудно, потому что спустя секунду различить уже ничего невозможно.
