В Константиново отец Иринарх был кротким, тихим батюшкой, но попав в Кимры, он преображался. Я помню его, идущего кривой, горбатой улочкой мимо окон нашей гостиницы, идущего во главе целой толпы народа, которую он собрал своей проповедью о борьбе с грехом, о богопротивной антихристовой власти и последних временах, что уже настали. Толпа громила все, что встречала на пути, от невинных складов, лавок и мастерских до здания уездного совета, уездного же управления внутренних дел, телеграфа, банка и отделения Наркомзема. Причем людей было столько, что каждый раз у меня было ощущение, что еще чуть-чуть – и они захватят город. Все же властям в конце концов удавалось восстановить порядок.
Теперь инициатива переходила к Бальменовой и начиналась кровавая баня. Люди арестовывались сотнями, вводилось так называемое ускоренное судопроизводство, и в соответствии с ним смертные приговоры выносили буквально пачками. Обвинение было стандартным – мятеж. Кимрами овладевал форменный ужас. Тысячи горожан разбегались кто куда, прятались у родственников по окрестным деревням или просто затаивались. Город пустел, как во время чумы. Так совпало, что через месяц после второго из этих мятежей в Кимрах была проведена перепись (часть всесоюзной); к немалому изумлению областного начальства, она показала, что население города уменьшилось почти вдвое.
Надо сказать, что Бальменова не была дурой и никогда не испытывала сомнений насчет того, кто был руководителем и организатором этих событий. И то, что она и отец Иринарх обвенчаны, вовсе не считала смягчающим его вину обстоятельством. Имей она эту возможность, Краус уже после первого бунта получил бы ту же высшую меру, что и другие преступники. Но подобных полномочий у нее не было. Вслед за каждым поднятым им восстанием он как несомненный руководитель и главарь всего дела арестовывался органами ГПУ среди первых, но всякий раз скоро о его задержании становилось известно Москве и оттуда поступал строжайший приказ немедленно освободить арестованного. Ясно, что в Кремле у Крауса были влиятельные покровители, но и это объяснение не полно. Один высокий чин раз в приватной беседе сказал Бальменовой, что в политбюро никак не могут решить, истинный ли пророк отец Иринарх, послан ли он Господом или нет, а потому боятся его трогать. Все же эти неожиданные освобождения Крауса в дни, когда людей, за ним пошедших, расстреливали сотнями, оказались для власти небесполезны. Уже после второго восстания в Кимрах большинство горожан было убеждено, что он – чекистский агент, а сами бунты – провокация органов, задуманная, чтобы выявить недовольных и пограбить город.
