Бедный Витин велосипед! Он только жалобно поскрипывал под нами. Витя сидел за рулем, я на багажнике, мы вместе крутили педали: Витины босые ноги упирались в мои, а новоявленный жених примостился на жесткой железной раме. Мы пересекли город, помахали на выезде темным интернатским окнам и двинулись по старому шоссе. Поздний воскресный вечер, машин на дороге мало, и наш драндулет несся под горку, как пьяная цыганская кибитка. Мы смеялись, и пустая, остывающая степь, на дальних горизонтах которой нежно оседала дневная пыль, подхватывала наш смех, он катил впереди нас и вместе с пылью затухал, оседал где-то далеко-далеко. Мы горланили песни, и они тоже обгоняли нас, высоко летели над степью, уже вроде и не имея к нам никакого отношения.
Степь да степь круго-ом.
Путь далек лежи-ит…
Ветер в лицо, чье-то счастье в лицо…
Приехали, нашли укромную ложбинку с хорошей густой травой. Мы с Витей расположились в траве, Толик, как партизан на задание, пошел в село, светившееся метрах в двухстах от нас. Мало-помалу угасло село, черной и прохладной стала земля и наоборот — ярким и жарким от звезд небо. Мы с Витей допили захваченную бутылку и лежали на спинах, положив руки под головы, и разговаривали на целомудренные, приличествующие моменту темы.
Правда, момент затягивался.
В конце концов мы заснули.
Проснулись от хохота, как от холодной воды. Над нами стояла Шура Показеева и, подбоченившись, смеялась. Платье у нее в росе, и смех у нее, как роса: искрился, обдавал веселыми брызгами.
— Ну и телохранители, самые настоящие суслики! Сурки…
Останавливаться она не умела — это точно. Да она и не хотела останавливаться! Над нею сияло туго, до звона натянутое небо, первая заря полоскала ее пролившиеся волосы, первая роса выступила у нее в глазах. Чего ей останавливаться, она знала, как она хороша в сию минуту, эта чертовски рано выросшая Шура. Надо иметь зоркий глаз, чтобы в «Шуре, которая выйдет замуж за Голубенко», высмотреть сегодняшнюю красавицу.
Счастливчик Голубенко! Огородник с волшебной лейкой.
Огородник стоял рядом и смущенно улыбался. Так улыбаются счастливые собственники — чтобы не дразнить других. И хохочет так тоже только счастливая собственность — чтобы дразнить других.
Мы собрались. Толик и Шура стали прощаться. Она целовала его и что-то быстро-быстро шептала, пока мы с Витей, отвернувшись от них, налаживали драндулет.
Назад ехали иначе. Я спал на багажнике. Витя спал на раме, у него невесты не было, и на металлическом насесте он чувствовал себя вполне безмятежно. Голубенко в одиночку крутил педали и орал песни.
