— А ну винты вниз! — рявкнул на матросов Гамаюн. — Кто без приказа стрельнёт, того я сам, своей рукой, в расход пущу. И уж будьте уверены, товарищи, рука у меня не дрогнет.
Однако выстрел всё-таки раздался. В поднявшейся было суматохе никто и не заметил, как старший телеграфист нашего «Громобоя» приставил к виску револьвер и спустил курок. Он рухнул под ноги других офицеров. Вокруг головы его по паркету палубы растекалась тёмная лужа крови.
— Это ещё что значит? — обернулся к нам капитан, не побоявшись подставить спину матросам Гамаюна.
— Да вот, — сказал кто-то из стоявших над телом старшего телеграфиста. — Лейтенант Пестов пулю себе в висок пустил.
— Он сам не свой ходил уже третий день, — заявил другой офицер. Я почти никого не знал по имени, хотя и представлялся должным образом флотском собранию по прибытии и знакомился со всеми. — Вроде и хочет заговорить с кем-то, а будто не решается. В карман то и дело зачем-то лазил. Во внутренний. Будто проверял – не пропало ли что.
— Проверьте-ка этот его заветный карман, доктор, — велел капитан, и склонившийся над телом наш судовой врач Бурцов, сунул руку за пазуху застрелившегося лейтенанта.
Он вынул оттуда сложенный вчетверо лист бумаги – телеграфную квитанцию, и протянул её подошедшему капитану.
— Господа офицеры, — прочтя короткий текст телеграммы, — это полное подтверждение слов гражданина революционного уполномоченного. Адмирал приказывает нам покинуть «Громобой» – и сдать его представителю имперского командования.
— Это подлая провокация! — вскричал тот же офицер, что не так давно потрясал револьвером.
— Судя по дате, — покачал головой наш капитан, — телеграмма была получена лейтенантом Пестовым ещё третьего дня. Как раз когда стало известно о приближении имперской эскадры.
— До конвента весть о предательстве Адмирала дошла только вчера, — сообщил без особой нужды товарищ Гамаюн. — Сегодня все уполномоченные флота подняли людей и направились с делегациями к офицерам, чтобы призвать их не выполнять преступный приказ Адмирала.
— Боюсь, — тяжко вздохнул наш капитан, — одним совещанием в офицерском собрании «Громобоя» тут не ограничится. Я немедленно отправляюсь в штаб флота.
— И я – с вами, гражданин капитан, — тут же заявил Гамаюн. — Как уполномоченный с «Громобоя».
— Воля ваша, — отмахнулся наш капитан. — Мой автомобиль к вашим услугам, гражданин уполномоченный.
Вернулись оба к вечеру того же дня. Ближе уже к ночи, можно сказать. И капитан наш и товарищ Гамаюн были злы, как черти. И если Гамаюн матерился во весь голос, то капитан просто молчал. От этого становилось страшно. Я тогда не знал ещё, что означает это глухое молчание, но как-то сразу понял – ничего хорошего оно нам не сулит.
