Товстоногов с изумлением смотрел на Цивилько, которого никак не мог вспомнить. По словам Хилькевича, у него было лицо человека, понимающего, что его просто публично „употребляют", но признаться в своём позоре мэтр не мог. В конце концов, великий режиссёр решил, что такой наглости в природе не бывает, — видимо, действительно что-то было обещано. Товстоногов повернулся к Копеляну: „Ефим Захарович, что-то интересное предлагают? Ну, так езжайте…"»[93].
Впрочем, скоро сказка сказывается, да не скоро дело делается… «После изнурительных боёв Высоцкому дали „добро". Но всё полетело к чёрту, — он на два месяца попал в больницу. А я… — я два месяца делал вид, будто снимаю. Если б, не дай Бог, с ним что-то случилось, я бы получил от пяти до семи лет за очковтирательство. Зато когда, наконец, Володя пришёл в себя, мы наверстали метраж за месяц», — вспоминал режиссёр[94].
Об этом фильме трудно выискивать информацию. Как печально заметила Л. Пырьева, исполнительница роли Софи, «со всего творческого состава в живых осталась только я. Умерли Высоцкий, Копелян, Переверзев, Гринько, Брондуков. Когда-то рассказывала об „Опасных гастролях" с удовольствием, а сейчас мне очень трудно говорить об этом фильме»[95].
В том, что Л. Пырьева больше не любит говорить о той картине, я убедился на собственном опыте, — несмотря на все мои попытки «разговорить» актрису, беседа наша получилась довольно короткой. Впрочем, об этом будет сказано ниже, а пока почитаем, что Л. Пырьева рассказала другим интервьюерам.
«Мы с ним (Высоцким. — М. Ц.) снимались мирно, дружно. Однажды, правда, я огорчила его на съёмках в „Опасных гастролях". Я была очень нарядной в одной из сцен, на высоких каблуках, в огромной шляпе с мощно поднятыми страусовыми перьями, — по моде 20-х годов Он попросил: „Сними каблуки". Я ответила: „Как?! Что это будет за туалет, что за вид будет у меня?!" Он предложил второй вариант: „Тогда сними эти перья! Такую высокую причёску себе устроила!" Но я снова отказалась: и перья со шляпы не стала снимать. Что делать? — он попросил меня немного изогнуться вбок, чтобы я всё-таки смотрелась ниже ростом. И я — припала на одну ногу… Так нас и сняли.
…Одесская специфика ему ни в чём не давалась. На „Опасных гастролях" я, сама одесситка, пробовала учить его этой специфике, но он, при всём своём фантастическом, абсолютном слухе, не мог его воспроизвести. Получалось натужно, нарочито. После многих мытарств с его „обучением" я ему сказала: „Брось ты это дело! Всё равно и так пройдёт, что делать! Говори, как говоришь, без „одессизма"! Но он всё равно упрямо старался говорить, как одесситы, и только тот, кто совсем не чувствует, что это такое — одесский колоритный „диалект" — только тот поверит этому исполнению. Получилось не очень-то естественно»
