Шаман остался в своей лачуге, а я вышел к взводу.
— Петрушкин!
— Я! — Старший сержант сидел на крыльце, дожидаясь меня.
— Устраивай взвод на ночевку. До рассвета отдыхаем. Нам разрешили здесь остаться.
— Есть, товарищ старший лейтенант, устраиваться на отдых. Костер жечь можно?
Я обернулся на закрытую дверь.
— Можно, можно… Сейчас опасности никакой поблизости нет, — ответил шаман из-за двери так, словно видел, как я обернулся. Впрочем, в двери были большие щели, и он из темноты своей хибары в самом деле мог меня видеть.
* * *
Обычно я не ощущаю высокогорной разреженности воздуха. Но в эту ночь то ли чувствовал недостаток кислорода, то ли еще что беспокоило меня, я спал плохо. Мысли все время возвращались к дочери. Я помнил, что шаман должен именно в эту ночь лечить ее, и прислушивался к звукам из лачуги. Но, кроме редких и слабых ударов в звенящий бубен, я ничего услышать не мог.
Что-то я когда-то читал про то, как шаманы входят в транс, и всегда думал, что это должно быть шумно и звучно. Но, видимо, мои представления основывались еще и на сюжетах из художественных и документальных фильмов и мало соответствовали действительности. Ведь шаман шаману рознь, как православный поп мусульманскому имаму.
Ночь я промучился, думая о том, какую боль испытывает моя дочь, маленькое шестилетнее создание, которое любит носить пышные белые платьица и мамины туфли. И только под утро усталость свое все же взяла, и я уснул. При этом я прекрасно знал, что в горах рассвет приходит позднее, чем на равнине, особенно в таких местах, как расщелина, которую мы посетили, но приходит очень быстро. И с первыми лучами света, попавшими на лицо, я проснулся. Посмотрел на часы. Была половина десятого утра.
Старший сержант Петрушкин уже встал, умылся в ручье и даже побрился малой саперной лопаткой, как все у нас бреются в походных условиях. Но взвод старший сержант еще не поднимал, чтобы общий шум не помешал командиру спать. И только когда я встал, он объявил подъем.
Места для умывания и бритья на берегу ручья хватило всем, и выступить в обратный путь взвод смог одновременно. Только я перед выступлением зашел в лачугу попрощаться с шаманом. И увидел его, лежащим на дощатом неструганом полу без сил. Думая, что шаману требуется помощь, я подошел, присел, положил свою ладонь на его почему-то ледяную руку, и мне показалось, что рука эта без признаков жизни. Не зная, как поступить, я вышел и подозвал к себе Петрушкина и санинструктора взвода ефрейтора Головина. Сначала обратился к ефрейтору, объяснил ему ситуацию и попросил посмотреть, что с шаманом.
