— И ты должен научить Лану тому же, что умеешь сам, да?
— Да, — ответил я.
— Это нечестно! — воскликнула Ира и воткнула вилку в стол с такой силой, что та вошла в дерево почти на сантиметр, — почему так? Почему не я?
Я впервые видел танкушу такой. Ее щеки покраснели, на лице читалась настоящая ярость, а ее зеленые глаза наполнились слезами. Огромная девка, которая могла свернуть в бараний рог среднестатистического мужика, плакала.
— Костя не хочет этого, — сказал я правду, — он хочет, чтобы ты оставалась в пределах Ардении. Ты самый лучший охотник. На тебя все равняются. Он не хочет тебя потерять.
— Да? Вот значит, как? — Ирина была вне себя от ярости, но каким-то чудом умудрялась держаться, — а я просила его об этом? Мое мнение ничего не значит, да? Я не получу свой билет? Костя уже считай на борту, твой Гэндальф еврей тоже, ты на полпути, а я даже не понимаю, о чем речь. Сережа, что меня ждет, если я проживу всю свою жизнь так вот в полном незнании? Только честно.
— Три пути. Первый — ты попадешь в Лимбо и будешь искать свой билет уже там. Второй — ты вернешься на этот корабль, то есть тебя ждет перерождение с полной потерей памяти. Третий — ты погибнешь как моя бывшая, заблудишься и перестанешь существовать.
— Млять! Не хочу! — Ирина потеряла над собой контроль. Она ударила по столу кулаком и на его поверхности осталась глубокая вмятина. Одна из банок «Гиннеса» подпрыгнула и упала на пол.
— Ну, вот теперь пенится будет, — сказал я, поднимая ее.
— Докажи мне, что это правда, Сережа. Прошу тебя, как никого никогда не просила. Докажи, — девушка смотрела на меня красными опухшими от слез глазами.
Да, перемкнуло ее. Окончательно, но, увы я ничем ей пока не могу помочь. Терпеть не могу кому-то что-то доказывать. Ицхак бы просто послал ее на три буквы. Мне честно, немного жаль эту девушку, но так нельзя. Я не должен поддаваться дружеским порывам. Спасибо, уже было. Научил одну на свою голову.
— Ира, — как можно мягче сказал я, — поверь мне, придет время, и ты все увидишь, прочувствуешь, поймешь, но я никогда не работаю по просьбе или указке.
— Ты должен научить меня. Понимаешь? — она встала и подошла к подоконнику. Уставилась в окно, смотрит на снегопад.
— Не ее, а меня.
Приплыли, епта. Ревность у женщин порой принимает самые ужасные формы. Вот и попал я. Костя говорит, что Ирина относится ко мне с симпатией и наша ненависть только усиливает эти чувства, но, блин, я не могу так. Я не потяну сейчас учить двоих, да и Костя был против. Я чувствовал, как рушится наш привычный офисный устой.
