Венди | страница 4
Почему-то я стал рассуждать о ней в женском роде, хотя у вендобионтов и нет пола в нашем понимании. Но все-таки существо, способное порождать новые поколения, логичней считать самкой, чем самцом, не так ли? А может быть, сыграло роль проклятое одиночество… Имя ей дал тоже я, а Лева не возражал. К тому времени Венди прочно поселилась в моей холостяцкой квартире — у Шварца была жена и дети, а никого лишнего мы посвящать в наш проект мы не хотели. Пожалуй, мы сами загнали себя в угол. Во-первых, по ходу дела мы слишком много всего нарушили, и оглашение результатов породило бы опасные для нас вопросы. Во-вторых, мы просто не хотели отдавать наше сокровище на потеху публике. Особенно после того, как выяснилось, что Венди разумна…
— Никто не звонил? — спросил я. Венди была лишена слуха, но могла ощущать вибрацию — в том числе, от телефона. А слышать что-то она могла только через меня, считывая информацию из мозга.
— Нет, — ответила Венди. — Ты чем-то встревожен?
— Разумеется, — буркнул я. — У Левы неприятности. Понятия не имею, что он имел в виду конкретно… Но что если он не сможет больше готовить раствор для тебя? Что мы тогда будем делать? Ведь ты можешь погибнуть, пойми!
— Я уже говорила тебе, Антон, и повторю еще раз: я не боюсь смерти, — ласковый и рассудительный голос Венди мучил меня. — Само мое существование здесь — ошибка во Вселенной. Этот Темный мир не для меня. Сестры ждут меня за Пределом. Позволь мне уйти, Антон.
— Почему? Разве тебе плохо со мной?
— Ты не виноват. Вы с другом делаете все, что можете. И я рада, что познакомилась с такими существами. Но лампы не заменят свет нашего Солнца, а химический раствор — благодатного океана. Моя жизнь здесь противоестественна. Не сожалей об этом.
У меня не было сил с ней спорить. Эта разумная медуза из вендского периода твердо верила в загробную жизнь! Я же оставался скептиком на сей счет, несмотря на все чудеса, свидетелем которых стал за последние месяцы.
Надо сказать, все это начиналось в трудные для меня времена. На рубеже тысячелетий я подошел и к невидимому рубежу собственной судьбы. Сколько себя помню, всегда стремился к какому-то недостижимому идеалу — в любви, работе и жизни вообще. Но похоже, я выбрал для этого неподходящее место и время. Все рассыпалось вокруг и болью отдавалось внутри. Миллениум я встречал одиноким и непонятым… Неудачником, как считали многие. И не было сил разобраться в собственной жизни.