— Верю, верю, а кому мне ещё верить остаётся, как не тебе? — отозвался Ибрагим Иванович, а про себя подумал: «Чёрт пусть тебе верит, но и бояться мне тебя нечего, сам в говне по самые уши». — Давай-ка, знаешь, за нашу с тобой боевую молодость выпьем. Помнишь, какие денёчки были? Что ни миг, то — эпоха!
Но всё куда-то подевалось, всё перевралось, испоганилось. Тут ты прав. Кто бы мог подумать, что всё так обернётся?
— Давай, друг, чего рюмки зря держать, давай! Нам за свою жизнь не стыдно, мы о лучшем для народа мечтали, а что всё дерьмом обернулось, так сам народ и виноват.
Выпили. Помолчали. Кто знает, что в эти мгновения промелькнуло в их памяти? Но уж точно не картины нищеты и поруганности народной, не миллионы умерших и не родившихся людей, чьими жизнями они безоглядно мостили дорогу в светлое будущее, всеми силами проталкивая вперёд свои бредовые идеи. У нас так всегда — счастье народное на костях, слезах и страдании самого народа, а достаток и сытость сограждан оценивается по внешнему виду ближнего круга. Есть же такая старая народная примета: чем крупнее бриллианты на жёнах чиновников, тем мельче картошка на столе у подданных. Лукавые статистики плюсовали в одну кучу доходы миллиардеров, миллионеров, богатеев и нищеты, делили всё на количество жителей Сибруссии, без учёта ханьцев, бродяг, беспризорников и получали вполне приличные показатели, с которыми не стыдно было и в люди выйти. Одно время народные избранцы пытались даже протащить через Великий Курултай законопроект, предлагающий считать народом державы только тех граждан, чей совокупный годовой доход превышает миллион долларов. Насилу заблокировали! Видите ли, им совестно даже мысленно стоять в одном ряду с какими-то оборванцами. К слову, и у нас, и в Объевре давно уже ходила единая валюта — «евротаньга» — однако, депутаты упрямо считали всё по старинке, в давно не существующих деньгах — почерневших ЮЭСах.
— Подумать страшно, сколько всего прошло! — первым прервал затянувшееся молчание Ибрагим. — А всё куда-то летим, воюем друг с другом, а времени-то на жизнь, гляди, и не осталось вовсе. Мне за восемьдесят, тебе чуть меньше. Коснись чего, и за гробом идти некому будет. Конечно, солдат и студентов понагонят, одних за пачку махорки, других за банку пива, но всё это казённо, противно. Плакальщицы из Большого театра крепостных актёров по найму отголосят, может, из пушки пальнут, если порох кто проплатит — и всё, забвение. Ты сегодня, при нашей ещё жизни, попробуй отъехать километров пять за оградительные стены столицы и назови наши с тобой фамилии — хрен кто и ухом поведёт. Наливай ещё по полной!
