Рабочий день Генерал-Наместника начинался с приёма докладов. Первым, как правило, заходил Мустафий Муфлонович Склись, генерал на выданье, ведавший в округе курированием всяких пакостей и напастей, человек скрытный и коварный.
— Позвольте, Урза Филиппович, — с исполненным достоинства полупоклоном просочился в кабинет Склись...
— А чё тут позволять, когда ты уже здесь. Садись, докладывай!
— В целом обстановка в окуёме стабильная, за истекшие сутки никаких нештатных ситуаций не было. В Чулымском уделе опять начала выть собака...
— Что, уже полнолуние?
— Так точно-с. В том же уделе продолжают пошаливать лихие люди...
— Кто такие? Учреждено ли разбирательство по факту творимых ими безобразий? Да, а что они творят-то в самом деле?
— Разбирательство и следствие учреждено ещё в прошлом годе, да результатов пока никаких нет. — Видя насупленные брови начальствующего, предвещающие начало разноса, Мустафий Муфлонович поспешил оправдаться: — Да нет в том нашей вины. Удел тот убогий, украйний, на самом отшибе, там какой только нечисти не ошивается: и беглые, и уйгуры, и разбойные шайки хакасов, и переметнувшиеся к сяньзянцам шорцы. И опять-таки уже скоро как девять месяцев нет над уделом государственного догляду...
— Ну, так вот ты и поезжай-ка туда, батюшка, да и догляди, — с закипающей злобой прошипел Генерал-Наместник.
— Не извольте серчать, ваше высокопревосходительство, наместник Наместника туда уж как третью неделю назначен. Вы изволили в то время отдыхать с князем Ван-Петровым Тэр-оглы. А новый назначенец — столичная штучка, в заграницах воспитан и засланец известного рода прошлых олигархов Понт- Колотийских. Енохом Миновичем зовётся.
— Погоди-ка ты! Так я же его деда помню, да и родителя, Мину-то хорошо знаю, — наместник задумался, прикрыл глаза.
Мустафий замер. Он знал, что в подобные мгновения лучше раствориться, обратиться в пыль, съесть самого себя изнутри, чем издать хотя бы звук или незначительное движение совершить. Не дай бог! Ибо именно в эти секунды в державный ум заходила её величество Мысль. Дама капризная и непостоянная, со своими выкрутасами и извращениями, и в последнее время не балующая вниманием стареющего генерала.
— Ты вот что, Мустафий, зови-ка ко мне этого алигархёнка. И надобно ещё... — Урза Филиппович выразительно замолчал, как бы взвешивая весомость просившихся наружу слов. — Хотя нет, это потом. Продолжай докладывать.
— Слушаюсь. В Томском уделе удельный староста пьянствовал совместно со старостихой, а опосля устроил драку с протестантским пресвитером на почве религиозных дебатов о целомудрии, но вскорости все помирились, продолжили попойку, а затем совместно исколотили проезжавшего мимо с гаремом муллу, который по незнанию местных обычаев сослался на Коран и не пожелал присоединиться к застольной дискуссии. Мулла позорно сбежал, а гарем остался и, поцарапанный старостихой и иными добропорядочными дамами, скрывается где-то на окрестных заимках. По этому случаю отмечены частые отлучки мужского населения удела в неизвестном направлении.
