Неповоротливый Ух с разбегу проскочит через всю поляну, причем совершенно не в ту сторону, в какую скрылся медведь, со злости разнес в щепки громадный пень, попавшийся ему под ноги, и с грозным сопением скрылся в чаще.
После этого Олла сказала, что медведь слишком уж настойчиво охотится за мамонтенком.
— Это неспроста, — добавила она, глядя на испуганно взъерошенного Фуфа.
— И я тоже думаю, что он не оставит нас в покое, — согласился Гай. — Надо уходить из этих мест.
— Нет, мы сделаем так, чтобы он нас не беспокоил, — заявила Олла. — Мы должны сами напасть на него.
— Кто, мы?! — испугался олененок. — На медведя? Ведь он же нас передавит, как мышей.
— Вот подождите, когда я вырасту, я покажу этому медведю, — пообещал Фуф.
— До той поры он тебя давно уже съест, — грустно сказала Олла. — Я все равно что-нибудь придумаю. А сначала надо узнать, где он живет. Аф, — она повернулась к собаке, — сбегай разузнай, где живет этот медведь.
В ту же ночь Олла с Афом отправились за огнем в стойбище, где теперь жили Длиннорукие.
Перед утром, когда все племя грабителей спало, она прокралась в дом, где жила Великая Мать Длинноруких, и утащила угли, хранившиеся в ивовой корзинке, вымазанной изнутри толстым слоем глины.
Весь следующий день Аф следил за медведем, Олла с углями забралась в верховья той речки, на берегу которой была Харрова берлога, Фуф отыскал большое осиное гнездо, а Гай держался в кустах за речкой — как раз напротив берлоги.
Под вечер Харр вернулся к себе. Через некоторое время следом за ним появился Аф. Он осторожно сунул нос в берлогу и, убедившись, что медведь заснул, сел у входа.
Олененок тотчас помчался к Олле.
Спускался теплый вечер, какие нередко выпадают в конце Времени Большого Солнца. Над болотом стоял густой слитный писк комаров. В сухих тростниках бродили и, лениво похрюкивая, лежали свиньи — грузные щетинистые кабаны с длинными белыми клыками, свиньи-мамаши и визгливые полосатые поросята.
Олла сидела в кустах на краю болота и опухшими от укусов руками отмахивалась от комаров.
— Медведь спит в берлоге, — сообщил олененок, опасливо косясь на корзинку, в которой рдели угли и трепетало синеватое прозрачное пламя.
— Как только здесь начнет гореть, беги и скажи, что я уже подожгла, — шепотом сказала Олла и, прихватив угли, быстро побежала вокруг болота. Через несколько шагов она наклонялась и поджигала сухой тростник.
Очень скоро огоньки, появляющиеся вдоль ее пути, превратились в огненные ручьи. Они текли среди камыша, сливались, и уже красные дрожащие языки стали выхлестывать над зарослями.
