— Да…
— Ты куда-то «ушел». О чем ты думаешь?
— Вспоминаю все случаи своего легкомыслия. Помню, еще до встречи с тобой я ездил в Киев… Пристрелил генерала на Крещатике, бежал… Потом отправился осматривать Дарницкий мост. Как они не схватили меня? Не понимаю… А это ранение? Ведь если бы…
Она перебивает его:
— «Если бы» — это бессмысленно говорить. Жизнь не имеет второго варианта.
Пауза. Он улыбается.
— Это ты очень умно сказала. Просто здорово. Ты мудрая, я и не знал.
— А что ты вообще знал обо мне? Точка — тире — точка — все?
— О нет, ты ошибаешься.
— Что же?
— Многое. Например, я знал, что ты красивая, умная, сдержанная.
— Не надо…
— Правда… Что верный товарищ — тоже знал. И знал, что ты не уйдешь.
— А если бы я ушла?
— «Если бы»? Но ты же сама говоришь, что жизнь имеет один вариант и второго не существует, — задумчиво говорит он. — Тот единственный, какой есть, создаем ведь мы сами, а?
— Конечно.
— И то, что я сейчас скажу… это тоже единственный вариант?
— Ты впервые так откровенен со мной…
— Клара, я люблю тебя, и ты мой единственный вариант. Ты слышишь?
— Да, — шепотом отвечает она.
И ей кажется, что все-все еще впереди, что все эти испытания как бы нарочно устроены, чтобы вот здесь, в землянке, он произнес эти три простых и желанных слова: «Я люблю тебя». Она верит в его силу и всемогущество.
Они лежат, прижавшись друг к другу. А в лесу уже начинает светлеть. Ночной сумрак уходит. Контуры деревьев все отчетливей вырисовываются в туманной мгле июньского утра.
Мелкие диверсии, поджоги, сбитый мотоциклист на шоссе и тому подобное — все это случалось в Междуречье и до появления центра Кима. Но практически эти акции не наносили сколько-нибудь серьезного ущерба фашистам. Противник не придавал им значения, ограничиваясь каждый раз посылкой взвода карателей на место происшествия.
Установленный немцами режим с назначенными ими бургомистрами, старостами, полицаями, гестапо, с комендантским часом и поголовной регистрацией населения и был тем «новым порядком», который казался незыблемым. И надо отдать справедливость, немцы вводили его с железной, методичной последовательностью.
Как оркестр, собранный из разных инструментов, призванных дополнять друг друга, так и «новый порядок» располагал широким арсеналом различных средств. От газет на украинском языке до виселиц — все было направлено к одной цели: заставить население оккупированных областей безропотно повиноваться и выжать из покоренного края максимум выгод для Германии. Дирижер продолжал размахивать своей палочкой, музыканты усердно играли, но до слушателей вдруг стала доноситься иная музыка. Вначале слышались лишь отдельные ее звуки, они становились все ближе, явственней, но тот, кто дирижировал ею, был невидим.
