Чудесная это вещь — дневной сон. Легок, как набежавшее облако, ненасильствен — пришел, когда захотел ты, когда захотел он, сладостен, как половой акт. Сырцов, делая гигантские шаги, шел по спускавшейся к реке лужайке детства, которая находилась на иной планете. Шаги становились все длиннее и длиннее, наконец он оторвался и полетел над землей. Не летел даже, а скользил, как по горке. Внизу, но не так уж и далеко, копошились на пронзительно зеленом поле люди в белом, которых из-за своей немыслимой скорости он не успевал разглядеть.
Внезапно поле закончилось обрывом, за которым был океан. Он немного пролетел над океаном, испугался и вернулся назад. Но, оказывается, он потерял высоту, и теперь обрыв высился над ним. Он хотел на зеленые поля, но сил взлететь выше не было, и он летел вдоль желтой непреодолимой стены.
Сердце заходилось от ужаса, и уже кто-то ритмично и небольно бил его по темени.
Блямкал его дверной звонок. Дневной сон хорош, но вечернее пробуждение отвратительно. Ничего не соображая, он кинулся к двери и, не заглянув в глазок, хрипло спросил:
— Кто там?
— Маша, — ответил голос, который он слышал несколько часов тому назад.
Он заглянул в глазок. Теперь — не цыганка, теперь — ловкий мальчик в джинсах, в джинсовой рубашке. Не отрываясь от глазка, он продолжил допрос:
— Какая еще Маша?
— Хорошенькая! — ответила она и сделала страшную рожу.
— Что надо? — нарочито не успокаивался Сырцов.
— Ничего не надо, кроме шоколада! — спела Маша.
Пора было сдаваться, и он обнадежил ее:
— Минутку. Сейчас оденусь.
Натянул брюки, влез в футболку и открыл дверь.
— Добрый вечер, Георгий, — воспитанно поприветствовала его Маша.
— Вы же меня Федором хотели звать, — напомнил он.
— Передумала, — сообщила она и, оглядевшись, невинно поинтересовалась: — Мы здесь, в передней, поговорим?
— Проходите, — без восторга предложил Сырцов и посторонился.
Она двинулась в комнату, на ходу басом изображая фольклорного милиционера:
— Пройдемтя, гражданка! — и визгливо — в ответ за «гражданку»: — А вы руки не крутитя!
— Присаживайтесь, — посоветовал он ей, сам уже усевшись на диван. Она плюхнулась в кресло, с удовольствием попрыгала в нем и успокоилась, закинув обутую в кроссовку ступню правой ноги на колено левой, голень которой придерживала обеими руками.
— Ну, и зачем вы ко мне пожаловали? — осведомился Сырцов, на конце фразы непредсказуемо и затяжно зевнув.
— Это вы нарочно? — участливо спросила она.
