Мне не совсем понятны некоторые слова Каэдэ — корпорация, наемник, — но я решаю спросить о них попозже. Я наверняка буду все больше и больше узнавать о Колониях. А пока я хочу узнать побольше о людях, на которых работаю.
— И тогда ты примкнула к Патриотам?
Каэдэ беспечно отмахивается от меня и вытягивает вперед руки. Тут я вспоминаю, какая она высокая, какие широкие у нее плечи — не у́же моих.
— Откровенно говоря, Рейзор мне платит. Иногда даже удается полетать. Я здесь, приятель, ради денег, и пока мне платят, я буду из кожи вон лезть, чтобы возродить Соединенные Штаты. Если из-за этого рухнет Республика — отлично. Если в результате победят Колонии, черт их забери, — тоже неплохо. Пусть уже закончится война и начнутся Соединенные Штаты. Пусть люди заживут нормальной жизнью. Вот что меня волнует.
Ничего не могу с собой поделать, но все это кажется мне забавным. Каэдэ пытается выглядеть неангажированной, но, очевидно, она гордится Патриотами.
— Знаешь, ты, похоже, нравишься Тесс, — говорю я. — А значит, ты хорошая девчонка.
Каэдэ разражается непритворным смехом:
— Должна признать, она такая лапочка. Я рада, что не убила ее в том уличном бою. Еще увидишь — нет ни одного повстанца, кому она бы не понравилась. Ты сам не забывай время от времени проявлять немного любви к своей маленькой подружке. Я знаю, ты втрескался в Джун, но Тесс влюблена в тебя без памяти. Если ты сам еще не допер.
Улыбка сходит с моего лица.
— Пожалуй, я никогда не думал о ней в таком ключе, — бормочу я.
— По-моему, с ее-то прошлым она заслуживает хоть чуточку любви.
Я протягиваю руку и останавливаю Каэдэ:
— Она рассказывала тебе о своем прошлом?
— А тебе никогда не рассказывала? — недоуменно смотрит на меня Каэдэ.
— Мне ничего не удалось из нее вытянуть. Она всегда уходила от разговора, и я в конечном счете отступал.
Веселость мигом слетает с ее лица.
— Вероятно, она не хочет, чтобы ты ее жалел, — говорит Каэдэ. — Она была самой младшей из пятерых. Кажется, ей тогда только исполнилось девять. Родители не могли прокормить их всех, а потому как-то вечером выставили ее из дома и больше не впустили. Она еще много дней приходила и стучалась в дверь.
Не могу сказать, что я слишком уж удивлен. Республика так ленива, когда речь заходит о детях-бродягах, что редко кто из нас удостаивается ее второго взгляда. Кроме любви моей семьи, никакой иной опоры у меня не было в первые годы уличной жизни. Тесс явно лишили и этого. Неудивительно, что она так вцепилась в меня, когда я ее впервые встретил. Вероятно, я один во всем мире пекся о ней.
