их сварах, любви и ревности, прежде чем слепота
поразит мудреца. Мир не тот и старость не та.
А душа все поет и хлопает в ладошки, скачет; ей
дела нет до тела, до нескольких дней,
которые ей остались, пока Господня рука
не остановит на трех ногах скачущего мозгляка.
Никогда не любил Византию. Ее царей, куполов,
сперва ослепленных, потом отсеченных голов.
3
Никогда не любил Византию. Всегда любил
ее песнопенья, мозаики, звон кадил,
глазастых святых, держащих храмы в руках,
начало Премудрости – Божий страх,
конец Премудрости – людское бесстрашие. Вот
Премудрость создала себе дом на семи столпах,
стоит на площади, в гости людей зовет,
стоит, нагая, рукой прикрывая пах.
Русские вывезли из Византии все то, что там
куда-то годилось – музыку, веру, икону —
и расставили по местам.
4
Никогда не любил морских путешествий. Лодка казалась мне
черным жуком, лежащим на выпуклой плотной спине,
гребущим черными лапами по лазурной волне.
Не любил морских путешествий. Для чего теперь я плыву,
привязанный к мачте, кажется, наяву,
слыша пенье сирен, а у гребцов в уши залит
воск, и они не слышат, а у меня болит
вера. Сирены Византией обращены
в ортодоксию. Они оглашены, крещены, прощены,
золотые кресты горят между белых крыл,
под которыми Верный верных своих сокрыл.
На пути в Византию даже сирены поют в унисон
гимны Пречистой Деве, погружаясь в последний сон.
Никогда не любил Византию…
