Этот высокий, с заметными залысинами,
часто восклицавший: "Как? Пельмени без водки?!",
замерз на улице лет двадцать тому назад.
Этот поджарый, в зеленом плаще,
часто говоривший: "Это не еда —
это закуска", как ни странно, жив,
и в неплохой форме,
по крайней мере, его еще можно узнать при встрече.
Одна беда – он не узнает никого.
А эту, улыбающуюся, с французской стрижкой,
в длинном пальто и в больших очках,
узнать нельзя, хотя она и носит
то же самое пальто.
Впрочем, пальто тоже изменилось
до неузнаваемости.
Этот шатун в шляпе с перышком
как сыч сидит дома и не высовывает носа.
Поэтому, когда его пятая жена
отвечает по телефону, что мужа нет дома,
все понимают, что она лжет.
Впрочем, кто это – все?
Я один звоню ему иногда.
А вот эта, в шляпке с вуалью
(наследство недавно скончавшейся бабушки),
сказавшая тогда: "Ребята, сегодня вечером
я хочу видеть вас всех у себя",
на прошлой неделе кричала в трубку:
"Я никого не хочу видеть! Вообще не хочу!"
Могла бы и не кричать: все знают,
что она совершенно ослепла – диабет.
Одно утешает: портреты на заднем плане
находятся, скорее всего, в еще более плачевном состоянии.
И флаги – тоже.
А этот – как его звали? – говорят, недавно умер.
Он жил один, никого из родственников.
Надо бы сходить по адресу, узнать, что и как,
но он живет (или жил?) далеко, и сил нет добираться.
А вот этого, усатого, который работал под Сталина
и однажды совершенно серьезно сказал мне,
что охотно расстрелял бы меня при случае,
я сегодня встретил в комиссионном магазине.
Он интересовался курительными трубками
тридцатых – сороковых годов.
