Похожий на этажерку маленький самолет
о пустяковую тучку хрупкий лоб расшибет.
Что касается тучи, всамделишной, грозовой,
самолетик в ней попрыгает на манер плясовой,
дергаясь под ударами молнии ножевой,
корчась от боли, как будто бы он живой.
За щекой грозы, как орешек, перекатывается гром.
Вот те, бабушка, крылышко, вот те аэродром.
Будто бы в жилах мотора кровь, а не бензин.
В кожаном шлеме пилот – тот еще сукин сын.
Скалит зубы, боится смерти и, пролетая над
позициями противника, бросает связку гранат.
Связка летит, взрывается, ударившись оземь, дым
подымается во все стороны. Враг стоит невредим.
Целится из трехлинейки, задранной к небесам.
Солнце сияет на шлеме. Кровь течет по усам.
Примитивный аэроплан. Примитивный автомобиль.
Крошечный танк ползет по степи, поднимая пыль.
Телефон на столе штабного. За версту слышишь звонки.
Тачанка с танком по полю боя бежит наперегонки.
Новорожденная технология. Ей расти и расти.
Ей всех нас погубить – и себя не спасти.
Солдатик несет граммофон – жалко бросить, тяжко нести.
Граммофон смеется, играет песенку: "Ты не грусти!"
Но никто не грустит, смех звенит, бокалы звенят,
гимназистки целуют прощальных невозвратных ребят.
Чуть заметные усики, глаза полны синевы,
на страничке учебника надпись: "Иду на вы!"
Техника подрастет четверть века спустя.
Пилот поведет стальную машину, лба не перекрестя.
Из брюха бомбы посыплются, словно рыбья икра.
Большая прогулка, маленькая игра.
