Весь вечер у Ивана сидит Волошин —
велеречив, бородат, взъерошен.
Обнимая воздух, разводит руками,
примеряется, видно, как с большевиками
обняться и слиться в порыве едином,
барину-поэту – с мужиком-простолюдином.
То-то время! Разве только на атлантов
и кариатид не цепляют красных бантов.
Матерь-преисподняя ворота открыла —
выпустить на улицу бесовские рыла.
Мы и сами с усами – звереем, сатанеем,
газетки читаем, все никак не поумнеем,
не поймем – газетка тем лживей, чем свежее.
Братики-солдатики, что вам сидеть в траншее,
отдавать буржуям головы и шеи!
Осталось пить чай пустой, вполуха слушать Макса
про ангела мщенья, про учение Маркса,
то и хорошо, что все непоправимо,
от этого светлеет лик серафима,
а серафимов девять, один другого краше…
