Было темно. Мы не видели лиц друг друга. Не видели выражения глаз. Лишь где-то впереди, слабо освещая улицу, горел пыльный фонарь. Мы приближались к нему.
— Мы обсудили все до мелочей, — начал я внешне спокойно, — но меня волнует одна вещь. Допустим, я не смогу скрыться. Скажем, меня ранят или произойдет что-нибудь другое. Как мне поступить? Покончить с собой или позволить им взять меня в плен?
Мика остановился и пристально посмотрел на меня. Я ждал ответа.
— Это очень сложный вопрос, — начал он медленно, подчеркивая каждое слово. — На него сразу не ответишь. Я только могу тебе сказать, как мы на это смотрим.
Этот разговор возник не случайно. Мне нужно было знать, как поступить, ибо речь шла о моей жизни. С большим вниманием слушал я Мику.
— Самое дорогое, — начал Мика, — что можно принести в жертву своему народу, — это жизнь. Но тут же возникает другой вопрос. Имеем ли мы право, в какой бы сложной ситуации мы ни находились, сами лишать себя жизни?
Он умолк и посмотрел мне в глаза.
— Тебя когда-нибудь арестовывали? — спросил он.
— Нет.
— А ты слышал что-нибудь об арестах и пытках в тюрьмах?
— Слышал.
— Тогда ты знаешь, как обходится полиция с нашими товарищами. Ты знаешь, как умирали революционеры в Советской России и у нас?
— Я много слышал об этом.
— Тогда мне легче будет ответить тебе. С классовым врагом, с оккупантами нужно бороться всеми силами и до последнего дыхания. И умирать надо, как умирают коммунисты, — непобежденными…
Мика говорил со все возрастающим волнением. Я жадно глотал каждое его слово.
— На смерть нужно идти бодро, с песней, славя свободу.
Мы остановились. Мика рассказал мне, как погибали наши товарищи при расстрелах демонстраций, как их истязали в застенках, но они не произносили ни слова. Слова Мики рождали во мне гнев и ненависть.
— Знаю, — возразил я, — какие муки выдерживали наши товарищи. Но мне-то никогда не приходилось переживать ничего подобного. Я не знаю, что я способен вынести и что нет.
— Ты любишь своих товарищей и свой народ? — спросил Мика, глядя мне в глаза.
— Люблю.
— Если когда-нибудь тебя будут пытать, думай всегда о товарищах и помни, что они будут презирать тебя, если ты предашь их. Думай о своем народе, о своей чести…
Однако прямого ответа он мне не дал, а я хотел слышать его.
— Нет, ты скажи мне прямо, что я должен делать, если мне не удастся убежать?
Я видел, что своим вопросом поставил Мику в затруднительное положение. Он остановился и задумался, не переставая смотреть на меня.
