С точки зрения подобравшегося коллектива, нам было чему радоваться, хотя позже мы осознали, что будущее очень туманно и не столь предсказуемо… Все вполне могло закончиться на следующий же день. После такого прекрасного вечера это было бы хорошим концом, хотя и преждевременным.
Мы уехали из Ниццы тем же составом, что и приехали: Жан Мареска, Филипп Паренго, Филипп Кошлен, Жан-Пьер Лелуар и Франк Липсик. И таким же образом — на борту маленького самолета, которым мы должны были вернуться в Бурже. Только вот маленькие самолеты никогда не вселяли в меня уверенность. Я не чувствую себя в безопасности, когда пилот просит пассажиров пересесть, чтобы равномерно распределить вес на обе стороны самолета. Или когда он открывает окно, чтобы душно не было. Я уже не говорю обо всех этих вибрациях, из-за которых кажется, что ты случайно оказался в воздухе на каком-то драндулете и он вот-вот развалится. И уж точно это не самое идеальное средство передвижения для человека, мучающегося похмельем.
Мельчайшей неурядицы было бы достаточно, чтобы пошатнуть мое психологическое равновесие, и, конечно, проблемы не заставили себя долго ждать. Минут через десять после взлета мы попали в ужасную грозу. Кабина ходила ходуном, пилот трясся в истерике. Он изо всех сил орал в микрофон, сражаясь с управлением. Самолет трясло как грушу, дело пахло керосином. Конечно, мы строили из себя горделивых рокеров и старались казаться невозмутимыми, но на наших бледных лицах ясно читалась смиренная готовность отправиться в мир иной.
Видимо, наш час еще не пробил. Каким-то чудом наполовину спятившему пилоту удалось выровнять самолет, вытащить нас из этого ужаса и в целости и сохранности доставить в Бурже. Однако после такой поездки запросто можно потерять любовь к путешествиям вообще… Впрочем, это был не мой случай. Мы с Нану устроили себе неделю отпуска в Тунисе, что позволило мне прийти в себя и запастись силами для нового выхода в свет.
Готовившееся событие сводило с ума все газетенки, которые тогда еще не назывались «желтой прессой», но уже проявляли чрезмерный интерес к жизни и деяниям великих мира сего. Мик наконец-то решил жениться на Бьянке. Или, что более вероятно, он наконец-то на это согласился, ведь Бьянка была в положении, а ее католическая семья, ясное дело, не слишком одобряла разведение потомства вне брака. По такому случаю Мик, с рождения бывший протестантом, даже крестился. Можно было подумать, что символ юношеского бунтарства решил остепениться, и для этого оставался лишь один шаг, который совершенно не стоило делать.
