Черт.
Этот мужчина.
— Еще не все, лапочка, — говорит он, выходя из меня, пока я все еще пульсирую вокруг него.
Он медленно двигается вперед по мне, все еще расставив ноги, пока прокладывает путь выше, и я чувствую, как его шарики трутся о мой живот, пока не останавливаются чуть ниже груди.
О, да. Вот оно.
— У меня есть разрешение помочь тебе? — спрашиваю я, прочищая горло.
— Есть, — говорит он, позиционируя свой член, горячий и влажный, между моими грудями, а затем сжимает их, подталкивая к середине. У меня не самая большая грудь для такого рода вещей, но, когда я кладу руки на его и действительно сжимаю их, это работает.
Он скользит членом вперед-назад между ними по смазке, и я наслаждаюсь первобытным звуком его ворчания и стонов над собой, когда он работает все усерднее. Несколько раз он выскальзывает, но я отпихиваю его руки, чтобы он мог схватить изголовье. У меня лучше получается сжать грудь, и действительно заставить его почувствовать это.
— Ох, бл*дь. Трахни меня, — стонет он. — Твои сиськи. Ты невероятна, лапочка.
Да, черт возьми, я такая.
Его движения становятся быстрее, и я знаю, он кончит в любую секунду. То, как прерывается его дыхание, как напрягаются бедра, маленькие звуки, которые он, вероятно, не знает, что издает. Отчаянные звуки. Нуждающиеся. Звуки, которые говорят мне, что я завожу его, как ничто другое в этом мире.
Я, черт возьми, живу ради этих звуков.
И он кончает. Кончает с хриплым криком, и сперма разлетается по моей шее и лицу, горячая, влажная, липкая. Лично мне нравится, когда он кончает на меня, это грязно, непристойно и так развратно. Как чертово животное. На этот раз я просто благодарна за маску для глаз, потому что, наверное, ослепла бы от спермы, попавшей в глаза. Я слышала, что она хороша для кожи, но не слишком уверена насчет зрения.
Он стонет, выкрикивая мое имя, тяжело дыша в течение нескольких минут, прежде чем добирается до салфеток рядом с кроватью и деликатно очищает меня.
Я снимаю маску, моргаю, глядя на него. У него на лице румянец, глаза полуприкрыты. На лице покой и безмятежность. И он прекрасен.
— Доброе утро, — говорю ему, когда он ложится рядом, притягивая меня ближе.
— Доброе утро, — его хриплый, вальяжный ответ.
Вместе мы лежим там, потерянные в простынях и руках друг друга, и в тишине не слышно ничего, кроме наших бьющих сердец.
От этого я почти засыпаю, но он нежно трясет меня за плечо.
— Пойдем, сводим собак в парк, — говорит он мне, поднимаясь с постели. — Если Эмили росла в Калифорнии, прежде чем стала бездомной, она, вероятно, никогда раньше не видела снега. Она с ума сойдет от радости.
