— Они найдут способ, как забраться сюда, — заговорили все, — они доберутся до нас и убьют нас всех!
— Значит, сейчас нам нужно бежать, — сказала Ошитива. — Нам всем!
Но мама подняла дочь с коленей и с грустью посмотрела ей в глаза.
— Ты должна спуститься. Все обязаны платить дань господам, будь то зерно или наши дочери.
Когда плач Ошитивы стал совсем невыносимым, Сиумана, проглотив свои слезы и вспомнив давний вещий сон, произнесла:
— Послушай меня, дочь. Я должна тебе кое-что сказать. Ты была рождена для особой миссии. Я не знаю, какова эта миссия, но ты не можешь не выполнить ее. Ты храбрая девушка. Я знаю это. (Доказательство храброй натуры Ошитивы лежало в трех вертикальных линиях, пересекавших середину ее лба. Она получила их во время ритуала, связанного с наступлением половой зрелости, когда молодые девушки делали на теле татуировки — отличительные знаки их племени. Во время этого ритуала проявлялась также храбрость девушки. Процедура причиняла сильную боль, и если девушка кричала во время ее проведения, она могла опозорить всю семью. Заточенная кость впивалась в нежную кожу и делала надрез, а затем в рану втирали древесный уголь, смешанный с голубой глиной. Потом, чтобы предотвратить попадание инфекции, на рану накладывали припарку из листьев тополя, смоченных в «нектли» — крепком спиртовом растворе. Когда Ошитива проходила этот обряд, она и глазом не моргнула и звука не издала.) — Дочь моя, ты должна идти!
— Мамочка, как можешь ты заставлять меня делать это? — сквозь слезы спросила она.
— Твоя жизнь здесь закончена, — ответила мать, взяв ее лицо в свои руки. — Теперь твоя жизнь в руках богов. Я буду молиться, чтобы мы снова увиделись.
Но Сиумана понимала, что этому никогда не суждено сбыться. Много лет назад сестра ее матери, путешествуя к святым местам в Центральном Месте, была замечена одним из «пипилтинов», правящей знати. Ее схватили и забрали. Больше о ней никто никогда не слышал.
— Нет! — заплакала девушка. Темный Господин под цветным балдахином — лучше умереть! А потом Ошитива почувствовала на себе взгляд своих соплеменников: их глаза молили ее о спасении от воинов-ягуаров, но было в этих глазах и еще что-то — так смотрели они на бедную Ковку, когда та лежала, выздоравливая от полученных ран.
Теперь Ошитива была макай-йо, «нечистая». Это был запрет. Дни в звездном календаре, которые, как считалось, приносили неудачу, тоже назывались «макай-йо». Некоторая запрещенная для употребления пища, например, мясо пустынной черепахи — духовного тотема племени — тоже называлась «макай-йо». Это слово означало также, что у тебя больше нет ни матери, ни отца, ни братьев, ни сестер, ни родственников, ни друзей, и никто не осмелится стать твоим новым другом, накормить тебя или предложить тебе помощь.
