— И очень жаль за вас, право, жаль. Дорогая Наталия была замечательной женщиной. Она прекрасно знала ваших деда и бабушку, Мишу и Ксению, вашего отца и его сестру Елену. Они вместе покинули Россию, но потом расстались. Она уехала в Америку, ваши — во Францию, другие родственники — в Германию и Швейцарию. Но Наталия до самого конца поддерживала связь с вашим дедом и его семьей. Я видел их фотографии у нее, фотографии той счастливой поры в Байгоре… А знаете, что Наталия была великой пианисткой? Сонаты Бетховена в ее исполнении — это потрясающе! В Америке их сейчас снова начинают выпускать на дисках. Также и Второй концерт Рахманинова и пятый «Египетский» концерт Сен-Санса в ее исполнении! Вот это сила, скажу я вам! Возможно, скоро выйдет полное собрание ее творчества.
Тараторя без умолку и не давая мне вставить ни единого слова, он достал из своего старенького кожаного портфеля тонкую бумажную папку, на которой крупными буквами написано: «Книга судеб». Вот он кладет ее на стол, между крошками от чипсов и косточками от оливок.
— Это вам. Перевод мой. Я собираюсь вставить «Книгу судеб» в мой труд. Мне показалось правильным, чтобы у вас был оригинальный текст. Такую же копию я послал вашим американским кузенам. И потом, Наталия очень любила своего деверя Мишу, вашего деда. Она была бы довольна, что я отдал копию дневника его французской внучке.
С непонятным мне волнением я беру в руки бумажную папку.
— Я отменю свой обед. Расскажите мне о них еще.
От церкви остались только стены да купол. Она в одночасье выгорела дотла, но тот пожар уже стал далеким воспоминанием. Грабежи вместе с затяжными дождями и паводками довершили разорение. В усыпальнице, где поднялась вода, плавали два гроба. А вокруг церкви, насколько хватал глаз, оледеневшая равнина простиралась пустынным лунным пейзажем. Стаи больших, тощих, оголодавших ворон кружили в небе с громким карканьем. Если и жили здесь когда-то люди, то теперь и следа их пребывания не осталось на земле. Как будто вовсе никогда не было России на карте мира.
Наталии показалось, что она кричала во сне — от этого и проснулась. Она досадливо поморщилась. Вот еще, подумаешь, дурной сон!
Луна смотрела прямо в распахнутые окна, освещая комнату, в которой Наталия спала сегодня впервые. Она различала очертания мебели, картин, зеркал; статуэтку — бюст девушки из севрского фарфора, — которую Адичка, а если точнее, князь Владимир Белгородский, подарил ей, «потому что она на нее похожа». Послезавтра он женится на ней. Ему пошел тридцать второй год, ей едва исполнилось восемнадцать. Многие сочли бы, что это брак по расчету, — отнюдь; то был брак по любви. Иначе почему она так легко согласилась покинуть столицу, уехать так далеко от родных, от друзей и поселиться в этих местах, казавшихся ей краем света?
