Саба больше уже не давали ни есть, ни пить, и только дети прятали для него остатки обеда. Но он, видно, сам помнил о себе и часто прибегал на бивак с окровавленной мордой и со следами укусов на шее и на груди. Были ли добычей его охоты шакалы, или гиены, или, может быть, песчаные лисицы, или газели, – этого не знал никто; но, во всяком случае, на нем не было заметно следов сильного голода. Иногда его черные губы бывали влажны, точно он где-то пил. Бедуины догадывались, что он, должно быть, выкапывал глубокие ямы на дне ущелий и добирался таким образом до воды, которую чуял под землей инстинктом. Так иногда заблудившиеся путешественники раскапывают землю на дне расселин, и если не всегда находят воду, то часто все-таки докапываются до влажных песков и сосут их, обманывая таким образом мучительную жажду.
В Саба, однако, тоже произошли значительные перемены. Грудь и шея оставались у него по-прежнему мощные, но бока у него впали, и он казался теперь еще выше, чем прежде. В его глазах с налитыми кровью белками было теперь что-то дикое и грозное. К Нель и Стасю он был привязан как прежде и позволял им делать с ним все, что они хотели, Хамису он вилял еще иногда хвостом, но на бедуинов и суданцев рычал или скалил свои страшные клыки. Идрис и Гебр начали его просто-напросто бояться и возненавидели до такой степени, что, наверно, пристрелили бы из захваченного у стражника ружья, если бы не желание привезти Смаину необыкновенное животное и если бы не то обстоятельство, что Асуан был уже далеко позади.
Асуан уже позади! Стась все время думал об этом, и в душу его мало-помалу стало вкрадываться сомнение, настигнет ли их погоня. Он знал, конечно, что не только сам Египет, который кончается за Вади-Гальфой, то есть за вторым водопадом, но и вся Нубия находится еще в руках египетского правительства, однако он понимал, что за Асуаном, а особенно за Вади-Гальфой, преследование будет труднее, а распоряжения правительства будут исполняться небрежнее. Он питал еще только надежду, что отец вместе с мистером Роулайсоном, снарядив погоню из Файюма, сами отправились на пароходе в Вади-Гальфу и там, получив от правительства солдат и верблюдов, постараются перерезать каравану путь с юга. Будь он на их месте, думал он про себя, он бы именно так поступил и потому считал свое предположение весьма вероятным.
Тем не менее он не переставал думать о спасении собственными усилиями. Суданцы хотели получить порох для захваченного ими ружья и решили с этой целью разрядить несколько штуцерных патронов. Но он сказал им, что только он один сможет это сделать; если кто-нибудь из них возьмется за это неумело, то патрон может разорваться и оборвать пальцы и руки. Идрис, боясь вообще предметов, с которыми он не был знаком, а особенно всяких английских изобретений, решился в конце концов позволить мальчику это сделать. Стась охотно взялся за эту работу, во-первых, рассчитывая, что сильный английский порох разорвет при первом ударе старое арабское ружье, а во-вторых, надеясь, что ему удастся припрятать несколько патронов.
