Тих танцевал больше всего с Дольфом. Отличаясь одинаковым ростом, они чудесно подходили друг к другу, соперничали в виртуозности, создавали различные фигуры для ног, препятствия, делали круги, украшали хореографическую тему неожиданными фиоритурами. Очень неутомимому Дольфу начинало надоедать, но Бюгютт настаивал: «Ещё один раз… на этот раз последний!» И Дольф шёл насильно.
Мы, наконец, обрадовались, тешили себя мыслью, что нам удалось уговорить уйти оттуда нашего неутомимого Бюгютта, и мы, распевая, удалялись, вереницей, положив руки на плечи того, кто шёл впереди, как вдруг в тесном проходе, ведущем на улицу, мы столкнулись с целой бандой растрепавшихся девиц, нарядных, весёлых, слегка выпивших и которые, едва заметив нас, представились потерявшими голову и притворно жаловались, напоминая угрей, кричащих, согласно поговорке, прежде чем их разрежут. Разумеется, все не преминули ответить на их вызов, начинали щекотать их, мять, затем, войдя во вкус, по предложению нашего предводителя, мы решаем вернуться с толпой женщин, которые ждали этого.
– Уф! Теперь пойдём! Непременно на этот раз! – предложил Турламэн, после того, как мы заплатили несколько су за танцы с этими весёлыми женщинами.
– Не так скоро! Подожди, по крайней мере, чтобы я пригласил вот эту! – объявил Бюгютт.
И он указал на маленькую блондинку, полненькую, довольно ещё свежую и приятную, с заметными увлекательными закруглёнными формами под её тонкой кофточкой, с зелёной лентой в волосах, розовым цветом лица, покрытого веснушками, с голубовато-серыми глазами, отличающимися немного суровым взглядом, с тонкими губами, улыбка которых не уменьшала некоторого недовольного выражения, с красивым носом и ущемлёнными ноздрями. Она сидела в стороне, на скамейке, притворяясь далёкой и равнодушной, но время от времени кидая тайный взгляд на Бюгютта. Такой приём кокетства подействовал на искреннего молодца. Он оттолкнул Дольфа, желавшего его увлечь, сел свободно на расстоянии нескольких шагов от неё, прибег к самой привлекательной манере держать себя, согнул спину, положил кулак на ноги, манил рукой и беспрерывно щёлкал губами.
Точно давая своё согласие, красавица встала; они подошли друг к другу без стеснения и начали вертеться, прежде чем заговорили на ином языке, кроме улыбки, взоров и объятий.
За этим танцем последовал другой, затем ещё третий: Бюгютт не отпускал от себя больше этой красавицы с серыми глазами.
Турламэн вмешался:
