— А как же Муму? — воскликнули дамы в один голос. — Ее тогда бы не было! И рассказа бы не было.
— Делов-то куча, — махнула Юля рукой, — пошли вдвоем гулять на речку — и нашли.
— Бедный Тургенев, — Кармен притворно закатила глаза.
— Ничего не бедный. Я ж его не отменяю. Просто предлагаю вариант. Пушкин, так тот сам на это провоцирует. В его Онегине конца же нет. Я подбирала все возможные.
— Ну да, там просто водевиль! Татьяна убегает, Онегин на коленях — и входит муж, — припомнила пожилая дама. — И на этом всё обрывается. А какие у тебя концы?
Юля начала перечислять. Женщины оживились и разбирали, что реалистичнее: генерал всё обратил в шутку, тупой генерал ничего не понял, дуэль Онегина и генерала, благородный генерал отступает: так дай вам бог любимой быть другим. Егор был вынужден молчать, поскольку еще не читал эту книжку.
— Там не нужно никакое продолжение.
Все обернулись на голос. В дверях стояла Таня, у которой кончился урок, и внимательно их слушала.
— Я тоже разбирала эти варианты. Всё неправдоподобно. У Онегина не было ни любимого дела, ни любящего человека, там просто нечему больше происходить. У Пушкина же черным по белому: блажен, кто праздник жизни рано оставил, не допив до дна бокала полного вина, кто не дочел ее романа — и вмиг сумел расстаться с ним, как я с Онегиным моим.
Кармен, не глядя на нее, обратилась к Юле:
— А вот с Обломовым, боюсь, даже ты ничего не смогла бы сделать. Хотя ты его, наверное, еще и не читала.
— Смотрела спектакль, — отрезала Юля. — Там тоже есть альтернатива. Все эти друзья тянули его в то, что им самим интересно — в светскую жизнь, в бизнес. А что ему интересно — никому дела до этого не было. А он любил Обломовку! У меня он приезжает в эту свою деревеньку — ну, типа на дачу, летом. А там — холера! Тогда же всё время была то чума, то холера. Или голод! Можете выбирать. Бедствие. И он не может лежать на диване, когда вымирает Обломовка, он вступает в борьбу! Организует всякую помощь! А дальше уже не остановиться: он там остается, строит больницу, школу, втягивается в хозяйство, свыкается с людьми…
— И получается Лев Толстой, — смеялась Танина мама. — Да, Юля, у тебя и Обломов — энерджайзер!
— Блестяще изложено! Настоящая артистка, — зааплодировала Маргарита Сергеевна.
Юля не обрадовалась этой сомнительной похвале и вытащила Танины пирожные.
— Хотелось сделать Юленьке что-нибудь приятное, — пояснила дочери Кармен, — не придумала ничего лучше.
