— Все и всегда хотел делать по-своему, упрям был патологически. Вот и доупрямился! — возмущалась она.
А Кира, зная свою мать, сильно подозревала, что все «патологическое упрямство» отца сводилось к тому, что он просто пытался оставаться самим собой.
Она на удивление плохо помнила его и сердилась на себя за это: все-таки восемь лет — не младенческий возраст, могла бы запомнить лучше… А так, вспоминая, видела высокую поджарую фигуру, раннюю лысину и веселые белые зубы; еще — слышала тихий музыкальный свист. По утрам, собираясь в академию, отец насвистывал — и это тоже почему-то раздражало мать.
— Делал зарядку под свист, одевался и свистел… чуть ли не завтракал, заливаясь свистом, — без улыбки рассказывала она.
Отец был военным, полковником-артиллеристом и преподавал в Военной академии на Съездовской линии Васильевского острова. Кстати, их роскошная квартира была предоставлена ему академией, а после его смерти мать получала приличную пенсию. Но, конечно, не на одну эту пенсию они жили: у матери вскоре появился «покровитель»; и так, сменяя друг друга, «покровители» неизменно, по сей день обеспечивали ее матери «достойный уровень жизни». Другими словами, ее мать была содержанкой, как, скажем, «Дама с камелией» Александра Дюма… а почему бы и нет? Ведь «красота имеет свои права»! Она переходила от одного «покровителя» к другому, как «переходящее красное знамя», награждая собой счастливого победителя.
Кира тихонько вздохнула: кто спорит — Вадим красив, но и она не дурнушка. А что если, как мать, взять и воспользоваться «своими правами»? Охотников хоть отбавляй, только свистни… Но в том-то и дело, что свистеть не хотелось.
А потом она застала его целующимся с Женей Бариновой, что называется, буквально у нее на глазах. Компания собралась большая и разношерстная: «небожители» были в меру разбавлены «подающими надежды». Вадим предупредил ее сам:
— Кстати, будет Баринова… просто в порядке информации.
— А откуда ты знаешь? — спросила Кира.
— От Алика: сабантуй-то у него!
Собираясь, Кира поймала себя на том, что провела перед зеркалом на добрых полчаса дольше, чем обычно. И осталась довольна результатом: все-таки это очень укрепляло ее позиции — то, что она привыкла видеть в зеркале.
За столом Женя сидела рядом с Аликом, вообще, он, несомненно, был, что называется, «при ней»; и Кира расслабилась, как будто в ней отпустила тугая, до предела сжатая пружина. Она почувствовала себя легкой, почти бестелесной от блаженного облегчения и одновременно глубоко виноватой: устраивала Вадиму сцены, как последняя кухарка, и вот уж действительно на ровном месте. Она отправилась на поиски мужа, чтобы сообщить ему, что она последняя дура, — и нашла его на балконе целующимся с Женей Бариновой. Кира стояла в открытых дверях и смотрела; она и сама не знала, как долго она так стояла, пока они ее не увидели…
