— Что — все? — между двумя зевками спросил Вадим.
— Тебя и Женю в нашей машине… скажешь «нет»?
— Скажу «да», — невозмутимо подтвердил он. — А где ты нас видела?
— На концерте в Пушкине.
— Ты была на этом концерте? — не поверил он. — Ты шутишь!
— Это неважно, важно другое…
— Что именно?
— Что делала эта… эта Женя в нашей машине?
— Ехала…
— Не фиглярствуй!
— Да просто я привез туда Алика — вот и все дела!
— Алика?
— Его, родимого… пристал: познакомь да познакомь! Что мне — жалко?
— Значит, в машине вас было трое… А почему ты не подошел? Я же видела тебя за кулисами!
— Но я-то тебя не видел.
— А что же она тебе не сказала… эта Женя?
— Это уж ты спроси у нее, — резонно заметил Вадим.
Кира понимала, что скорее всего он врет, но ее сбивал с толку его искренний тон; а он, видя ее растерянность, мгновенно поменял тактику и перешел от обороны к решительному наступлению.
— Черт возьми, я устал! — не давая ей опомниться, заявил он. — У тебя просто мания какая-то… Я устал, и мне надоело оправдываться: если бы у меня с ней что-то было, тогда другое дело, а так… меня убивает твоя несправедливость! Да, вот что самое обидное — не-спра-вед-ли-вость!
Не мог же он так притворяться! А если предположить, что мог… Кира не могла предположить такое, она подошла, прижалась пылающим лицом к его груди и попросила:
— Прости, я и сама не знаю, что со мной происходит… прости, ну прости, пожалуйста.
Ночью они помирились. Их ночи… стоило ей ощутить его рядом, и она была счастлива: для Киры формула счастья в те годы была простой — чувствовать его рядом. Они помирились, и Вадим простил ее. Но сна не было… Кира лежала головой у него на груди и думала.
Наверное, она в отца. Мать рассказывала, что отец постоянно ревновал ее, просто изводил своей маниакальной ревностью.
— Доходило до анекдота, — вспоминала мать. — Придешь домой в хорошем настроении — ага, значит, состоялось! А если, наоборот, в плохом — ну значит, сорвалось! Настоящий маньяк…
— Что — ни с того ни с сего? — поражалась Кира. — Прямо на ровном месте?
— Посмотри туда, — мать показывала на свой портрет. — Как по-твоему, могла я удержаться на «ровном месте» — с моей-то красотой?
— Тогда почему же отец маньяк… если не могла?
— Твой отец видел, кого брал в жены… А красота имеет свои права!
Наверное, отец этого не понимал, и Кира привычно пожалела отца: она жалела его уже за тот раздраженный тон, в котором мать говорила о нем.
Отец умер, когда ей было восемь лет, она тогда училась во втором классе школы-десятилетки при Ленинградской консерватории. Искупался в Неве в начале сентября и схватил двустороннее воспаление легких: закалял свое слабое здоровье — так и не закалил, не успел. Мать до сих пор не могла простить отцу его «нелепой смерти».
