Но представьте себе власть Диккенса. Несколькими блестящими штрихами пером он оживил и возродил народный праздник и превратил его в своеобразную манифестацию социальной солидарности: общую защиту от Грэдграйндов и Баундерби[202] и людей, ответственных за нищету голодных сороковых годов. Впервые угнетенные англичане увидели знаменитость, человека богатого и прославленного, который был на их стороне. У нас есть краткие изложения — иногда в письмах самого автора — речей, произносившихся им перед восторженными толпами в залах по всей стране, словно разложенные авторские суфлерские карточки, заготовленные для наэлектризованных вечеров 1869 года, когда он представлял на сцене убийство Биллом Сайксом Нэнси[203], и потому ясно, что Диккенс обладал силой демагога, которая в других руках могла бы представлять опасность. Также абсолютно ясно, что он не мог моделировать злодеев наподобие Сайкса или таких героинь, как Нелл, из своего характера. Нет, он черпал из гораздо более широких и глубоких источников вдохновения. Главным из них было явное упрямое существование столь многих игнорируемых системой людей. Задумайтесь над этим, и в вашей памяти сразу же всплывет целый список: жалкий Джо из «Холодного дома»; Смайк[204]; мистер Микобер[205]; Эми Доррит[206]; Мистер Дик[207] — всех их гнетет и сгибает жизнь, и многие из них держатся на плаву (как бедный Дик Свивеллер[208]) лишь благодаря уникальному чувству юмора и абсурда. Диккенс сумел извлечь на поверхность колоссальные ресурсы лондонской жизни, став ее гидом и хроникером, не сравнимым ни с кем со времен самого Шекспира, и всегда помнил свои слова из последних сцен «Лавки древностей» — «не терять из виду ребенка».
А вот вам мой подарок на день рождения или на юбилей. Можете забыть чувство вины. Те, кто точно не помнит, какой персонаж из какой книги. На самом деле этого никто из нас не знает, и в этом нет ничего постыдного. Возможно, и сам Диккенс часто путался. Джейн Смайли в книге «Чарльз Диккенс» пишет так:
«Первые десять глав „Приключений Оливера Твиста“ создавались Диккенсом одновременно с последними десятью главами „Посмертных записок Пиквикского клуба“. В каждой части „Оливера Твиста“ около восьми тысяч слов, и в каждой части „Пиквикского клуба“ примерно столько же или больше, таким образом, Диккенс писал по девяносто страниц этих романов в месяц, одновременно работая над другими эссе, статьями, речами и пьесами. Причем сначала он писал пронизанные мрачной иронией главы „Оливера Твиста“, а затем легкие комические — „Пиквикского клуба“».
