Дочь»
Я знал, что Валька все письма от матери бережно хранила в тумбочке. Они были перевязаны лентой (она вычитала в старинных романах, что именно так следует хранить письма дорогого человека, и решила последовать примеру героинь). В конверты были вложены нарисованные открытки — труды художников зоны. Валька знала наизусть каждое письмо. Валентине в ответ тоже хотелось что-то отослать маме, и она часто просила меня нарисовать ее портрет. И я нарисовал несколько. Чтобы они получались разными, Валька меняла прически. Еще я пририсовывал фон: то осенние березы, то весеннюю сирень, то заснеженные елки, росшие у школы. Вальку у нас прозвали Метлой, наверное, за ее очень пушистую шевелюру или очень быструю речь. А однажды Валька вручила мне какой-то журнал с репродукциями картин, явно презентованный воспитателями, и попросила нарисовать ее в платье, как на картине. Пришлось маленькую худенькую Вальку наряжать в пышное бальное платье.
Часто мысленно я совершал изменение имиджа того или иного воспитателя или воспитанника: менял человеку внешность, окружение, прикид. Умение переносить потом результаты этих фантазий на бумагу в виде портретов, шаржей или карикатур активно использовалось при подготовке стенгазет.
Наши воспитатели делились между собой личным, забыв, что и у стен есть уши. Я рисовал стенгазету к открытию летнего лагеря, когда через открытую дверь до моих ушей долетел обрывок диалога. Я узнал голос Друида.
— Вчера она опять предъявила ультиматум. Написала список. Ты только посмотри: за «отлично» в четверти по алгебре — брюки (и приписка: «как у Лизки»), за «отлично» по русскому языку — джинсовый пиджак. Я так больше не могу! Желаемые ею брюки стоят не меньше половины моей зарплаты. За пиджаком придется залезать в отпускные.
— Да не покупай ты ей все это. Это обычный подростковый шантаж, — советовали воспитатели.
— Ну как не покупать! Она ж перестанет нормально учиться, попадет под дурное влияние какой-нибудь плохой компании.
— Не перестанет. Приводи ее к нам на экскурсии почаще — пусть посмотрит, в чем здесь дети ходят, — предложила психолог.
— Да не волнует ее это. Ей плевать, как живут другие.
— И дальше будет наплевать, если будешь потакать ее эгоизму. Посмотри на наших ребят — много шантажистов ты здесь видела? Да, каждый, может, и живет в своей скорлупе, но шантажистов тут нет. Избаловала ты ее.
Я ушел в спальню, чтобы не слушать дальнейших оправданий Риткиной блажи. Мысленно я отправил Маргариту жить с Любкиной матерью в домике на окраине. Вот это был бы воспитательный процесс! Через неделю бы ее не узнали!
