– Моя дорогая матушка, – сказал Пьер, невольным рывком отодвигая свой стул от обеденного стола, – если б вы могли просто принять на веру такие слова: мне и впрямь не о чем вам рассказывать. Вы же знаете, что порою, когда находит на меня до глупости серьезное усердие да философический стих, я засиживаюсь допоздна в своей комнате и после, невзирая на неурочный час, мчусь во весь дух на свежий воздух, чтобы до рассвета бродить по полям. На такую прогулку я и вышел вчера поздним вечером, а когда вернулся, то очень мало спал, и сон тот мало пошел мне в пользу. Но другой раз я уж не стану так чудесить; поэтому, дражайшая маменька, полно вам смотреть на меня, и давайте завтракать… Дэйтс! Дерните за сонетку[82], сестра.
– Постой, Пьер!.. Твоим словам не хватает обычной беззаботности. Я чую, я знаю, ты морочишь меня; возможно, то было с моей стороны ошибкой, что я силою пыталась вырвать у тебя твою тайну, но, поверь мне, сын мой, я и в мыслях не держала, что у тебя когда-нибудь появятся от меня секреты, не считая твоей первой любви к Люси, и тут вся моя женская деликатность говорила за то, что сие в высшей степени и простительно и правильно. Но теперь-то чему тут быть? Пьер, Пьер! Подумай, как следует, прежде чем лишать меня своего доверия. Я тебе мать. Ты можешь плохо кончить. В чем благо и добродетель твоего поступка, Пьер, коль ты бежишь родной матери? Не будем же из-за этого ссориться, Пьер, ибо знай, если ты более не доверяешь мне, то и мое доверие ускользает от тебя. Ну что, мне дернуть за сонетку?
Пьер, который все это время напрасно старался унять волнение, вертя в руках чашку с ложкою, при сих словах замер и невольно устремил на мать немой печальный взор. В нем вновь ожили предубеждения против тех сторон характера его матери, что открылись ему совсем недавно. Он вперед знал, что ранит ее гордость и что гнев ее будет ужасен, что вслед за тем все ее нежное с ним обращение сойдет на нет; он знал также, что она неумолима и что безмерно верует в безоговорочное подчинение своего сына. Он трепетал при мысли, что вот уж для него и впрямь настало время совершить свой первый важный шаг к тягостному испытанию. Но, несмотря на то что он понимал всю важность слов, только что сказанных его матерью, которая продолжала стоять перед ним, глядя на него во все глаза и положа руку на сонетку; и хотя он чувствовал, что в ту же самую дверь, коя, открываясь, пропустит Дэйтса, тотчас же выйдет, и притом навсегда, всякое доверие, что до этого было меж ним и его матерью, и хотя он знал, что и его мать сейчас также гложут такие же тайные мысли, несмотря на все это, он выбрал последовать своему тщательно обдуманному и взвешенному решению.
