А меж тем шаги по комнате этажом выше; они стали вновь слышны.
– Проходили месяцы; и вдруг я откуда-то узнала, что мой отец постоянно посылал женщине деньги на мое содержание у ней в доме и что не было прислано ничего с тех пор, как он умер, а последний пенни из прежних денег был уже истрачен. Жена фермера стала смотреть на меня с тревогой и болью, а фермер – с недовольством и раздражением. Я понимала: что-то было ужасно не так; я сказала себе: я им в тягость, я должна покинуть гостеприимный дом. И тогда в моей душе поднялся вихрь неразберихи, в коем на два голоса завывали одиночество и отчаяние всей моей одинокой и беспросветной жизни; этот хаос и его свинцовые волны вдруг накатились на меня и поднялись выше моей головы; и я села наземь, бездомная, но не могла плакать.
Однако в ту пору я уже была сильной и рослой девушкой. Я сказала женщине: держите меня в черном теле, пусть я буду работать все время, только оставьте меня жить вместе с вами. Но двух девушек было вполне достаточно, чтобы выполнять всю требуемую работу; они не хотели меня. Услыхав мою просьбу, фермер лишь выпучил на меня глаза, и то, как он бесцеремонно таращился, сказало мне без лишних слов: мы не хотим тебя, ступай от нас, ты здесь лишняя, нет, ты тяжкая обуза. Тогда я сказала женщине: наймите меня к кому-нибудь, пошлите меня работать к кому-нибудь… Но я снова вдалась в ненужные подробности моей маленькой истории. Я должна кончить.
Женщина выслушала меня, и благодаря ее заботам я перешла жить в другой дом и стала там зарабатывать себе на жизнь. Моей обязанностью было доить коров, и сбивать масло, и прясть шерсть, и ткать ковры из тонких полос ткани. Однажды в дом зашел странствующий торговец. В его повозке была гитара, старая гитара, все еще очень красивая, но с порванными струнами. В былые времена он хитростью выманил ее, обменяв на что-то у слуг большого имения где-то в других землях. Несмотря на порванные струны, этот инструмент показался мне изящным и красивым; и я знала, что в инструменте спрятаны мелодии, хоть я никогда прежде не видела гитары и слыхом не слыхивала о ней, но у меня было странное гудение в сердце, кое предрекало звучание струн гитары. Чутье мне подсказывало, что струны выглядят не так, как должно. Я сказала торговцу: я куплю у тебя вещь, которую ты называешь гитарой. Но ты должен натянуть на нее новые струны. Тогда он отправился искать струны, и принес их, и исправил гитару, и настроил ее для меня. Истратив часть своих сбережений, я купила гитару. Я немедленно унесла ее в свою маленькую комнатку на чердаке и бережно положила на кровать. Затем я шептала, пела и шептала ей – очень тихо, очень нежно, так, что я едва слышала свой голос. И я изменяла высоту и тембр своего голоса, когда напевала и бормотала, и все пела и бормотала, низким голосом, мягко, снова и снова; и тогда я услышала внезапный звук, сладостным и несказанным был сладостный и несказанный звук. Я захлопала в ладоши: гитара говорила со мной, любимая гитара пела мне, бормотала и пела для меня, гитара. Тогда я запела и прошептала ей, переходя от одного тембра к другому; и вновь она ответила мне другой струной, вновь она шептала мне и отвечала мне звучанием струн. Гитара имела душу, гитара научила меня своим секретам, гитара научила меня, как играть на ней. Никогда не было у меня другого учителя музыки, кроме гитары. Я стала ее любящим другом, сердечным другом. Она пела для меня так же, как и я для нее. Наша любовь была взаимной. Все чудеса, которые невообразимы и несказанны, – все эти чудеса передавались в таинственных песнях гитары. Она знала всю историю моей жизни. Временами она показывала мне мистические видения загадочного большого дома, который я никогда не видела. Временами она дарила мне птичье щебетание, временами она пробуждала во мне поэтические восторги сказочных наслаждений, которые я никогда не испытывала, которые мне неведомы. Принеси мне гитару.
