– Во мне?
Слова дяди были удивительны: никогда еще Дионисий не оценивал свою внешность с позиций соперничества.
– А что тебя, мальчик, так удивляет? Твое тело еще не восстановилось после перенесенных лишений, но оно достаточно стройное. У тебя тонкая талия, плечи обещают быть широкими, икры крепкими. Твои волосы густы. Лицом же ты напоминаешь мне свою мать. Алексия была очень красивой женщиной!
Дионисий покраснел.
– А вот умение краснеть, если не растеряешь этот ценный дар, со временем сделает тебя успешным у девушек, – громко захохотал Актеон, смущая племянника еще более. – Ладно, не буду, не буду… У меня есть несколько дел в этой части города, требующих внимания и полной сосредоточенности. Поэтому мы сейчас расстанемся. Надеюсь, до заката ты вернешься и не заставишь меня слишком долго волноваться.
– И я могу пойти куда угодно?
– Конечно. Теперь этот город – твой. Ты можешь передвигаться так, как тебе вздумается.
– И даже выйти за его стены?
– Что тебе нужно за пределами Херсонеса?
– Хочу посмотреть порт и море.
– Это можно сделать, не выходя из города. В порту лучше пока не появляться. А море… Посмотри, вот та улица ведет к галечному берегу, зажатому между скалами. Умеешь ли ты плавать?
– Умею. Раб Епифания не так давно обучил меня этому искусству.
– Что ж, тогда я за тебя спокоен. – Актеон развернулся и пошел вдоль улицы.
Постояв в задумчивости, Дионисий решил последовать совету.
Море тянуло его давно. Усадьба Гераклеона лежала на равнине, далеко от берега. И шум волн, и соленые брызги – все это было только в Керкинитиде и… в воображении, навсегда покоренном то зелено-голубыми, то черно-синими водами Понта Эвксинского.
Сегодня вода имела удивительный оттенок. Слабая волна, почти не пенясь, накатывала на гальку, мокро поблескивающую на солнце. По гальке шла полоска подсыхающей бурой травы. Ночной шторм выбросил водоросли на берег, и они уже начали попахивать. Запах нельзя было назвать приятным, но он очень нравился Дионисию. На воду время от времени с криком падали чайки, чтобы почти тут же взлететь с серебрящейся в мощном оранжевом клюве рыбешкой.
Дионисий нагнулся, попробовал ладонью поймать волну.
– Теплая…
Он принялся раздеваться, когда со стороны моря послышался какой-то шум, затем девичий смех. В растерянности отступив, Дионисий укрылся за глыбой, отвалившейся когда-то от прибрежной скалы.
Смех, тихий, словно голос лиры, повторился снова. Сердце мальчика зачастило: сейчас, на этом берегу, он увидит прекрасную Афродиту
