«Ибресс», «Ибресс», для женщин современных», — пел маленький хор, а Фред одобрительно кивал.
— Ну ты ведь их знаешь? — спросила у него мама. Она выглядела как женщина без возраста. Стройная и сильная, под стать Фреду. Инга была в курсе, что днем мама наведалась к косметологу.
Он кивнул:
— Одна моя подруга пользовалась этой маркой.
— Когда? — встревоженно спросила мама.
— Задолго до тебя, — успокоил он ее.
— Ипотека, ипотека, — визжала певичка из подпевки Роба де Нейса.
— Вот этого не надо, — наставительно сказал Фред, — если ищешь ипотеку, то я знаю для тебя кое-что получше.
— А что скажешь о музыке?
— Искусство, — оценил Фред, — действительно хорошая музыка.
— Знаешь, что еще написал Бенни?
— Ну?
— Помнишь позапрошлогодний Конкурс песни? — подсказала мама.
— С этой суринамской пташечкой?
— Нет, это было в прошлом году. Два года назад!
— С этой… — задумался Фред, — с… как бишь ее звали? Моника! Моника де Храаф!
Мама с улыбкой показала на меня.
— Это ты написал? — удивленно спросил Фред. — Нет, серьезно?
Я кивнул и вспомнил предпоследнее место, которое мы заняли. «The Netherlands, Les Pays-Bas, Die Niederlande, one point, un point, ein Punkt»[1].
Иностранная пресса пол подмела моим мотивчиком. Старомодно, бездушно, безвкусно. Они были правы. Я получил заказ от клуба, который готовил нидерландскую часть Конкурса песни, и написал десять номеров. После двух телепередач нидерландское население, как на грех, решительно выбрало «Мой дом для тебя», песенку, которую я написал самой последней, для ровного счета, мотивчик из тех, что отжили свой век, он и в шестидесятые годы мог разве что заполнить оборотную сторону сингла.
— Классная была песенка, — похвалил Фред, — но она ведь невысоко поднялась, да?
— Вторая с конца, — констатировала мама, отметая деликатность Фреда. — Лучше бы они тогда выбрали «На небесах». Ты ее знаешь?
— Черт возьми, теперь я вспомнил, что тогда было! — заорал Фред. — Ты же давал интервью Хенку ван дер Мейдену?
В «Телеграафе», целая страница с цветной фотографией моей мышиной головы, об успехе моих джинглов и синглов.
— Помню, — продолжал Фред, — я еще подумал тогда: Вайс, еврейский парнишка, вот здорово, в легкой музыке снова появились евреи, как до войны, помню!
— А теперь он сидит перед тобой! — объяснила мама.
— Глядишь, все еще изменится! — засмеялся Фред и поцеловал мамину руку.
После еды мне пришлось выдержать просмотр видеокассеты с телерекламой. Мама расхваливала меня, а Фред поддакивал. Я был великим музыкантом, первоклассным композитором. Инга, сидя в углу, читала и беспрерывно курила.
